Я знал, что Лиза звонит Тасе, но запрещал с ней разговаривать, брать трубку, отвечать на сообщения. Могу себе представить, как может отреагировать сердобольная девушка в больнице, тем более в тот момент, когда следит за состоянием здоровья своего единственного сына.
Сестра с матерью тоже все извелись.
После смерти отца мама какое-то время храбрилась, но потом призналась: ей очень тяжело находиться в городе, в котором было столько воспоминаний об отце, любимом муже. Она пыталась заняться делами, но все не шло, она застывала истуканом в кресле и подолгу смотрела в одну точку, не обращая внимания ни на какие внешние раздражители. И тогда мы с Сашкой отправили ее отдыхать в кругосветку. Вернулась она оттуда немного другая. Посвежевшая чуть-чуть, может быть, но другая. Однако за короткое время снова будто подернулась дымкой печали.
И оказалось, что лучшим решением для нее был переезд в совершенно другую страну, другой мир. Португалия словно стала отдушиной для нее, страждущей, завернувшейся в кокон страданий и горя. Сашка последовала за ней.
И теперь они мне звонили каждый день, выясняя, почему это я застрял в небольшом провинциальном городке, выдавая оттуда странные и не всегда понятные приказы.
Каждый день я придумывал новые обстоятельства, новые причины. Не хотел, чтобы они снова там волновались или взяли срочные билеты и примчались сюда, или ко мне в остывший без Лехиного голоса дом.
Однако признаться в том, что жизнь моя терпит большие изменения и в лучшую сторону, они все-таки догадались.
— Кто она? — властным голосом, поджав губы, спросила мать, дозвонившись с утра пораньше. — Я хочу знать, кто эта вертихвостка, из-за которой ты сейчас не в Риме, а черт-знает где?
Мне хочется укрыться одеялом, спрятаться, послать своих женщин подальше, но этого делать ни в коем случае нельзя.
— Она – самая лучшая, мама, — давлю из себя улыбку и смотрю, как меняется, вытягивается ее лицо. Она выглядывает поверх экрана, видимо, ища поддержки в Сашкином лице. И оно появляется.
— Эй, брательник, что ты там творишь? — девушка жует яблоко и смешно морщит свой веснушчатый нос. — Мать готова пить валокордин половниками.
— Из-за твоего поведения, наверное? — подзуживаю ее, и вижу, как она сначала довольно хмыкает, а потом принимает деланно – воинственный вид. Трясет кулаком.
— Но-но! Ты зачем Катьку уволил? Она звонит, ревет, жалуется.
Мое настроение тут же падает.
С Катериной мы расстались вчера и не на самой хорошей ноте. Получив здесь конверт с анализами ДНК, понял, что бывшая жена решила отомстить – подделала документы, согласно которым выходило, что Леша не мой сын. Хотя все мое нутро кричало и ревело о том, что это неправда. Не мог быть этот комочек нежности и ласки не моим. Не мог!
— Звонила?
Сестра кивает.
— Звонила. И еще позвонит.
Ясное дело, что по возвращению в Москву меня ждет с ней разговор. Одним телефонным разговором тут не отделаться, но… пока мне не до нее. А вот то, что звонит родным моим – уже не ее! – и жалуется, ищет поддержки, ужасно разозлило.
— Ты ее не обижай, — вклинивается мать. — Она и так несчастна.
Теперь моя глухая злость начинает расцветать всеми цветами радуги. А я? А я не был несчастен?
— Ладно тебе, брательник, колись. Что там у тебя? — Сашка хитро косится на яблоко.
— А у меня новости, мам, — смотрю серьезно на нее и вижу, что увиливать уже нет возможности и необходимости. — У меня сын родился.
— Как? Когда? Как это возможно? — вздыхают мои единственные любимые женщины на другом конце света.
— Давно уже, год назад…
Смеюсь и улыбаюсь тому эффекту, что произвела моя чумовая новость. Наперебой они задают вопросы, вижу, как влажнеют мамины глаза. Я киваю им, улыбаясь на все предположения, что они выдвигают. Все будет хорошо – транслирую им. Все будет хорошо!
Отключаюсь и пересылаю им видео и фото Лешика. Думаю, что если и была бы возможна какая-то холодность от этой новости новооприобретенного родственничка, то она быстро растает после демонстрации его улыбки, его счастливого взгляда, проказливого вида. Мама непростой человек, но рано или поздно она все равно примет в семью Тасю. Просто потому, что это моя женщина и мой выбор. И потому, что она – единственная и неповторимая мать этого сокровища. Моего маленького и единственного наследника.
И тут же принимаю звонок от Таси. Она напряжена и очень взволнованна.
— Что? Что случилось? — тут же считываю ее взбудораженность.
— Леш. Надо поговорить, — говорит серьезно она и поправляет волосы.
— Что-то с сыном? — сразу предполагаю самое худшее, а в голове уже вертятся разные варианты решения проблемы.
— Нет, что ты! — машет она рукой, отметая все сомнения. — О другом.
— Тась, не томи, я жду, — тороплю ее, встаю, включаю кофеварку, которую мне принесли в гостиницу из офиса.
Но то, что я слышу, буквально выбивает дух из легких. И я стою, забыв про кофе несколько минут, пытаясь осмыслить происходящее.
Тася вздыхает и произносит уверенно, без тени сомнений.
— Леша. У меня будет ребенок!
— У нас, — поправляю ее помертвевшими губами. — Надо говорить: у нас будет...
— Да, — она смущенно заправляет волосы за ухо. — У нас будет ребенок.
Эпилог Прошло 2 месяца.
Я стою у дверей и очень волнуюсь. Несколько раз поправила платье, два раза заглянула в зеркало, чтобы поправить прическу и два раза забыла это сделать. Невозможно справиться с этим волнением, невозможно!
Лешик в колясочке весь извелся – ему не нравится сидеть в то время, когда вокруг все буквально пронизано духом ожидания чего—то неизвестного. Ему нужно бегать, прыгать, куда-то лезть и что-то громить. Особенно в кухне, хлебом не корми – дай перевернуть вверх дном кастрюли, потом поставить их обратно и закрыть каждую крышкой. Наш повар, женщина средних лет, в такие минуты подкладывает ему круглые красные яблоки, а папа, Алексей Юрьевич Грецких – муку. Насыпает и смеется над тем, как этот проказник превращает кухню невесть во что.
И в такие минуты я думаю только о том, сколько у них общего. Неужели такое возможно: полное взаимопонимание на глубинном, клеточном уровне? И на самом деле, я очень рада тому, что именно эта связь привела Алексея в наш город во второй раз, когда он объявился на первом этаже, в фойе больницы в ту ночь, когда я маялась и не знала куда девать свою мятущуюся душу ожидая утренних лучей, когда малыша должны были привезти из реанимации в палату.
А сейчас, глядя на него и не скажешь, что у нас были какие-то проблемы. Семейный врач только посмеивается, когда я звоню ему по всяким пустякам чтобы спросить что делать, если ребенок ушиб палец или выбивается из своего привычного графика, распорядка дня. Леша тоже смеется надо мной, щелкает по носу и говорит, чтобы я не усложняла. Хотя сам (я это знаю точно!) трясется над сыном так, будто он сделан из тонкого и невероятно хрупкого хрусталя.
