Кажется, потом пришла тьма. Я падала сквозь нее, видя перед собой только кончик жала. Рука чувствовала тепло от пальцев Генриха — оно таяло, и я не могла его удержать.
Потом под ладонью появилось что-то металлическое — я схватилась за него и внезапно поняла, что уже не падаю, а стою.
В коридоре торгового центра. Держась за ручку двери собственного офиса.
Я машинально нажала на нее, вошла в кабинет, закрыла дверь — и только потом поняла, что чувствую себя намного лучше. Меня еще тошнило, но я стояла на ногах и не падала. Мир не плыл передо мной. Вот мой рабочий стол с разложенными картами Таро, вот метелочки трав, вот знакомый череп из эпоксидной смолы улыбается во все зубы. Вот моя сумка на спинке стула — собираясь перекусить, я вынула из нее несколько купюр и даже не застегнула. Вот моя ветровка на вешалке…
Ничего не изменилось. Все было, как всегда.
Я прошла к столу, уже не чувствуя ни слабости, ни головной боли, сунула руку в сумку и вынула смартфон. Двенадцатое сентября.
Тот же день, в который я попала в Аланберг.
Я рухнула на стул, уткнулась лицом в ладони и заплакала.
Глава 10
— А что ж мне делать-то теперь?
Именно этот вопрос я задавала себе после возвращения, а потом дала профессиональный ответ. Работать. Жить. Надеяться, что у Генриха все хорошо, раз уж я не могу к нему вернуться.
Как он там сейчас? Вернулся на родину и забрал свою корону — или…
Про это «или» я решила не думать. Генрих победил. Он стал королем, и у него все будет так, как надо.
— Вам — ждать, — сурово сказала я, и клиентка принялась нервно теребить ручку сумочки. — Вы сами разрушили приворотные чары. Вот зачем вам надо было лезть в бутылку? Я ее изготовила по всем принципам магического искусства, а вы?
Клиентка побагровела от стыда.
— Я думала, там пиво…
— Конечно, там пиво! — воскликнула я. — Хмель и солод, главные земные элементы, для благосостояния и процветания! Теперь ждите. Все начинаем заново.
Клиентка всхлипнула и с надеждой спросила:
— А он точно придет?
— Придет, — припечатала я. — Если не будете портить то, что вам дают.
Клиентка кивнула, отсчитала на стол купюры и направилась к дверям.
Я убрала деньги и посмотрела на часы. Сегодня с клиентами закончено. Торговый центр закрывается через полчаса. На улице шел дождь, а я забыла зонт.
В первый вечер после возвращения я приехала домой, легла на диван и проплакала весь вечер. Самым страшным было то, что я не могла сказать точно: да, я была в другом мире. Платье, в котором я вернулась, было старомодным, но к образу волшебницы подходило лучше некуда. Может, я его сшила на заказ и забыла об этом. Может, все мои приключения мне привиделись.
Мозг ведь так и не изучен до конца. Кто знает, какие у него есть секреты?
Возможно, я просто придумала себе идеального мужчину в мире, в котором существуют только Игори. Придумала и надела себе на шею кусочек хрусталя, маленькую надежду.
В конце концов, все психологи немного не от мира сего. Вот и у меня появилась своя сказка.
Думать об этом было больно, но такие мысли, как ни странно, давали мне успокоение. Они были горьким лекарством, которое помогло мне опомниться. Раз Генрих был просто плодом моего воображения, то незачем ждать и надеяться, что он заберет меня.
Так намного легче жить.
Так почти не больно.
И все-таки я думала о нем. Думала и верила, что он победит. Что драконы и флот сахлевинцев и хелевинский император ему помогут.
Генрих будет самым лучшим королем для Аланберга. Возможно, когда-нибудь, когда я смогу вспоминать о нем без тоски, я напишу про него книгу.
Нет, кажется, зонт у меня все-таки был. Я выключила компьютер, поднялась из-за стола и стала собираться домой. У двери был аккуратный комодик с зеркалом — там я хранила всякие нужные мелочи вроде запасных колготок, и вроде бы однажды я положила туда забытый клиенткой зонт. В октябре без зонта никак.
А вот и он.
Послышался стук.
Я нахмурилась и удивленно уставилась на свое отражение. Стучали из зеркала.
В животе разлился холод. Я оперлась о комодик и увидела, как мое отражение поплыло мягкими волнами, дробясь, искажаясь и выпуская совсем другое лицо.
Кажется, я перестала дышать от страха.
— Милена? — окликнул Амиль. — Милена, вы меня слышите?
Он говорил по-аланбергски, и я прекрасно понимала его. Мне вдруг подумалось, что мое приключение было настоящим. Какие загадки ни загадывал бы мозг, я никогда бы не смогла придумать несколько разных языков.
— Слышу, — ответила я. — Да, Амиль, я вас слышу.
Он стоял в огромном дворцовом зале, и от сверкания хрусталя и золота рябило в глазах. Амиль держался с невероятным достоинством и гордостью, так, словно все за его спиной принадлежало ему.
— Как вы? — поинтересовался он с той душевностью, которой я от него не ожидала.
— Лучше всех, — сказала я. Когда-то бабушка научила отвечать меня именно так: пусть врагам будет тошно. — Как Генрих?
— Я и хотел поговорить о нем, — улыбнулся Амиль. — У Аланберга новый король. Вчера состоялась коронация, Олаф сейчас в тюрьме.
Я понимающе кивнула. Долго он там не просидит. Смерть от апоплексического удара табакеркой в висок, вот что его ждет, если рядом крутятся такие, как Амиль.
— А народ? — спросила я. — Генриха приняли?
Амиль рассмеялся. Махнул рукой.
— Да что там тот народ? Мы подсказали Генриху, на каких противоречиях можно сыграть, и он сыграл. Народ счастлив и радостно приветствует нового государя.
— Особенно если его поддерживают друзья с драконами, — проговорила я. Амиль кивнул.
— Разумеется. Великое это дело, хорошие друзья.
— Что вам все-таки было нужно, Амиль? — спросила я. — Чего вы добивались на самом деле?
Амиль улыбнулся. Его спокойное бледное лицо на мгновение стало очень живым и заинтересованным.
— Моя служба, дорогая Милена, действует в общих интересах нашего мира, как бы странно для вас это ни звучало, — ответил он. — Короли меняются. Короли это просто фигурки на троне. А мы уже много веков работаем над тем, чтобы все это не рухнуло. Чтобы у каждого человека в каждом уголке мира была нормальная жизнь.
Мне захотелось расхохотаться в голос. И ведь Амиль не врал! Он действительно верил в то, о чем говорил, я видела это по его лицу.
— Этакие контролеры ради всеобщего блага, — сказала я, надеясь, что мой голос звучит равнодушно, а не скептически.
