Ознакомительная версия. Доступно 11 страниц из 55
– Вы, господин судья, сдали мне сынишку моего на поруки; я не хотел его брать, потому что мне с ним не совладать. Приведя его домой, я раздел его донага, чтобы он не сбежал, а он все-таки убежал.
– Как, нагой?!
– Да, в чем мать родила. Вы уж ослобоните меня от этого сорванца.
– Да ведь вам закон предоставляет право принимать домашние меры исправления (наверняка ремень и розги. – А. Б.)!
– Принимал! Коли б закон предоставил мне убить его, так, кажется, я бы сейчас убил.
– Ну этого вы не можете сделать.
– То-то вот и жаль, что не могу. Уж больно он мне насолил. Мать уморил, житья мне не дает.
– Так вы не хотите взять к себе сына, когда его отыщут?
– Ни за что не хочу!
– Но ведь его в тюрьму посадят!
– Куда хотите, а мне его не надо…
Можно, конечно, обвинить обоих отцов в излишней черствости – но, мне думается, не стоит. Уж коли таких ангелочков не могли исправить не только «домашние меры исправления», но и тюрьма.
В те же времена открылась первая в России исправительная колония для малолетних преступников. Однако нравы это не исправило, именно оттого, что хлебнувшие легкой жизни малолетние мазурики о честном заработке уже не думали. Как-то раз трое воспитанников этой колонии, пользуясь известной свободой, в том числе и возможностью выходить за ворота, при первом же удобном случае сперли из местной церкви кружку для пожертвований. В приюте для малолетних одиннадцатилетняя девочка обокрала начальницу и сбежала. Когда ее поймали и доставили к мировому судье, тот обнаружил, что «деточка» оказалась под судом за кражу в третий раз – и раз уже отсидела в тюрьме.
Ну и как, по-вашему, можно таких исправить? Крепко сомневаюсь. Легко представить, какие «университеты» прошли к совершеннолетию все эти «ангелочки». Тем более что колония была одна-единственная, рецидивисты сидели вместе с угодившими туда впервые – и весьма красочно описывали свои «подвиги» и развеселое житье вора. «Новички» их слушали, разинув рты, – и, выйдя на свободу, частенько оказывались членами шайки такого вот сопливого «романтика»…
Убийств случалось немало, но подробно о них рассказывать как-то не тянет, во-первых, надоело копаться в грязи, во-вторых, ничего интересного и уж тем более юмористического в них нет. Большей частью они были скроены на одну колодку. Либо убивали – грубо и грязно – уличные грабители и нападавшие на дома или квартиры налетчики, либо убийством завершался один из многочисленных вариантов «любовного треугольника». Частенько и мужья, и жены избавлялись от опостылевших «половинок» самым радикальным образом – еще и оттого, что развод, как уже говорилось, был делом крайне сложным, почти невозможным, да и обходился в немаленькие суммы, если все же удавалось официальным образом развестись. Не редкостью была прекрасно знакомая нам и сегодня бытовуха: давние собутыльники пьянствовали тесной компанией в очередной раз. Сначала мирно, потом заспорили, взялись драться, кому-то попал под руку столовый нож, а то и стамеска, топор, кочерга, да просто полено – вот вам и свеженький покойник…
Впрочем… Попадались все же случаи, не лишенные известного юмора. Жена некоего архитектора сбежала от него к любовнику. Оскорбленный супруг пустился на поиски с шестиствольным револьвером в кармане. Любовника он не приловил, но где-то на квартире обнаружил жену с тещей. И выпустил по ним все шесть зарядов, стрелял едва ли не в упор, но ни одну из женщин даже не поцарапал – согласитесь, есть в этом нотка грустного юмора…
Какового и близко не было, когда за дело брались иные представительницы прекрасного пола. В 1875 году актриса (имевшая к тому же и некоторый опыт писательства) Каирова окончательно осерчала на любовника, антрепренера труппы Великанова. Означенный сердечный друг, как частенько случалось, случается и будет случаться, не мог окончательно порвать с законной супругой и болтался меж двумя женщинами – то уходил к любовнице, то возвращался к жене. Вернувшись как-то вечером на пригородную дачу (которую снимала на свои деньги в качестве любовного гнездышка), актриса обнаружила Великанова в постели с законной женой. И, разъярившись, схватила бритву, несколько раз полоснула соперницу… Черный юмор. Анекдот в стиле знаменитого «муж вернулся из командировки…», только наоборот.
К счастью, раны оказались неопасными, хотя Каирова старалась всерьез. На суде ее защищал известный адвокат Утин, изобразивший, как водится, живописное полотно в красках: отец Каировой пил, пока не спился, брат покончил с собой, мать тоже запивалась, и актриса, придя в совершеннолетие, вынуждена была ее содержать. Отсюда – психическая неуравновешенность, в конце концов повлекшая вспышку неконтролируемой ярости…
Хороший был адвокат. Как поется в старой русской песне – «хорошо поет, собака, убедительно поет…». Присяжные размякли душой и Каирову оправдали – правда, в обществе такой финал вызвал самые противоречивые оценки.
Девятью годами ранее гораздо более печально завершилась другая история. Молодой, вполне приличный чиновник (неженатый) долго сожительствовал с некой Рыбаковской. Особа была – пробы негде ставить. До того как познакомилась с последним сожителем, долго пробыла дорогой проституткой и содержанкой у состоятельных господ. Родила ребенка, коего отдала в воспитательный дом. Поскольку годочки текли, молодости и красоты не прибавлялось, а жизнь нужно было как-то устраивать, всерьез собралась замуж за этого самого чиновника Лейхфельда. Для пущего эффекта взяла из приюта чужого ребенка и заявила Лейхфельду, что это их сын. Мальчик вскоре умер, а Лейхфельд в конце концов разобрался, с кем имеет дело, и брать в жены этакое сокровище отказался категорически. Тогда Рыбаковская шарахнула в него из пистолета. Лейхфельд через десять дней умер от раны…
Следствие отчего-то затянулось на два года. Причем как во время следствия, так и до убийства Рыбаковская себя выдавала за «восточную княжну Биби-Ханум Омар-Бекову» – но на дворе стоял не XVIII век, когда такие штучки были в большой моде и разоблачались гораздо труднее, так что «княжну» в конце концов раскололи и доискались до ее подлинного имени. Кстати, по бойкости характера она, уже сидя в тюрьме, ухитрилась забеременеть от кого-то из надзирателей.
Как обычно, адвокат пел хорошо и убедительно, благо Лейхфельд так и умер, не дав точных показаний и не назвав убийцу прямо. В ход снова пошла довольно заигранная к тому времени пластинка: тяжелое детство, отец-зверь не только обращался жестоко, но и совратил в самом юном возрасте – а Лейхфельд вообще покончил жизнь самоубийством.
Однако на сей раз соловьиные трели не сработали – обвинение кропотливо восстановило во всех деталях отнюдь не романтичную биографию подсудимой, и присяжные на сей раз не расчувствовались – Рыбаковскую приговорили к десяти годам каторги.
В этой истории нет ни тени юмора, даже черного. Зато доля черного юмора присутствует в другой, когда убийца сам сдал себя в полицию…
На железнодорожной станции некий вдрызг пьяный субъект начал шуметь и безобразничать. Унимать его принялись железнодорожный жандарм и оказавшийся там же городовой из ближайшего полицейского участка. Внезапно пьяный с крайне заносчивым видом заявил, чтобы его не равняли с мелким хулиганьем: он не кто-нибудь, он господин серьезный, несколько дней назад в четырнадцати верстах от города человека убил! Так что относиться к нему следует со всем почтением, уж если арестовывать, то не за мелкий дебош, а за убийство.
Ознакомительная версия. Доступно 11 страниц из 55
