Тот целует ее в макушку, приглаживает ее волосы, гладит обнаженные плечи и вскидывает взгляд на брата. Лось молчит, но взгляд его говорит о многом. Это взгляд победителя, и Акула готов сквозь землю провалиться, потому что ему стыдно так, что легче выпить яду. Он смотрит в бокал, но теперь пить из него стыдно. Акула отшатывается от стола, и Нинка его не может удержать.
— Ну, куда ты, — шипит она, потно, тихо и стыдно, пытаясь ухватить его за руку, но тот ускользает, уходит от нее, от стола, от праздника.
Эду начинает петь; он действительно хорошо поет и играет, и Лось опускает ресницы, обнимает Аньку крепче, прижимает ее к себе и целует — теперь Акула знает цену этим поцелуям, он понимает, что для Лося Анька — это шанс вернуть все то, что он потерял. И Акула все это отпихивает от себя все, уходит дальше, в темноту коридора, прочь, вон, лишь бы только не видеть, не понимать, и не чувствовать горький ядовитый вкус слов, произнесенных Анькой.
«Почему Лось не убил тебя?.. Я не понимаю…»
Глава 23. Первая брачная ночь
Празднование подходило к концу.
Миша, выпивший неприлично много по мнению мадам Медведицы, однако ж был очень оживлен, деятелен и трезв. Под радостные крики гостей он протянул дочери руку, церемонно приглашая ее на танец, и Анька всплакнула от радости, повторяя нехитрый восторг своей матери.
— Ну, доченька, — дрожащим голосом произнес Миша, за руку ведя красивую и счастливую Аньку на середину зала, — в добрый путь!.. Ах, хорошего парня отхватила! А говорила — мои партнеры не для тебя! А?!
— Так это ты его на меня натравил, да? — всхлипнула Анька, обнимая отца за плечи и прижимаясь к нему, чуть покачиваясь в танце. — Ну, давай, признавайся! Обещаю: не буду злиться… не сегодня. Не за Лося. За Лося спасибо. Он классный, правда.
Миша тихонько зафыркал, поглаживая Анькину вздрагивающую спинку.
— Лось? — повторил он, посмеиваясь и укачивая, убаюкивая Аньку, тихонько ревущую на его плече. — Согласись, удачнее, чем Удав?
Вышеупомянутый пресмыкающийся на свадьбе тоже присутствовал, в качестве почетного гостя; с кислой миной он хлопал в ладоши, подчинялся всем издевательствам тамады и конверт положил самый солидный. От праздничного настроения у него даже его змеиная морда стала не такая гадкая, он улыбался, но понять, чего в нем больше — искренней радости за новобрачных или зависти Лосю, — было невозможно.
Анька тайком косится на несостоявшегося жениха, который так навсегда и остался в разряде «мимолетный знакомый». Удав не такой уж гадкий — просто некрасивый, и не умеет смеяться. Когда Анька его отвергла, Миша долго убеждал ее, что он всем хорош, надо только присмотреться. И строгий — Мише нравилось это качество в потенциальных женихах. Он очень хотел, чтобы будущий муж был примером для его дочери, вертихвостки и бесстыдницы. Анька же не верила, что человек с таким желчным лицом может испытывать вообще какие-либо чувства, и тем более — симпатию, как клятвенно заверял Миша. Анька нарочно злила Удава, проверяя на прочность, тыкала его палочкой до тех пор, пока он не выдержал и не уполз, извиваясь, подальше от нее. Не перенес ее выкрутасов — тех самых, которые терпеливо сносит Лось, отмахиваясь от них, как настоящий лось ушами от пищащих комаров.
А теперь Удав завидует Лосю — и не только потому, что у того все с Анькой склеилось. Внезапно до Аньки доходит, что она-то на самом деле завидная невеста! Была…
И Удав смотрит на ее красоту, на ее озорную молодость, на смешливое счастье, на ее улыбку, с какой Анька прижимается к своему мужу, и завидует. А еще он завидует оттого, что Лось — молчаливый, спокойный, — покоряет Анькино озорство одним только взглядом. Анька жмется к нему и затихает, готовая слушаться, и Удав завидует Лосиной силе. Уважению, которое Лось вызывает. Лосю не надо топать ногами и орать, чтобы к нему прислушивались, Анька яркое тому доказательство, и Удав ревнует к этой силе, которой в нем самом нет.
«А ведь могла же присмотреться, — думает Анька, покачиваясь в медленном танце с отцом, — притереться, привыкнуть… и не видать мне тогда Лося! Прошло бы мое счастье мимо…»
Она снова посмотрела на своего мужа — и рассмеялась: на его плече висела мадам Медведица, завывая, как пароходная сирена, а Лось ласково утешал ее, отирая ее зареванное лицо платочком, воркуя что-то. Наверное, обещает быть хорошим мальчиком. И раз обещает — значит, сделает.
— Ну, признавайся! — требует у отца Анька, и Миша тайком вздыхает с досадой.
— Нет, — нехотя признается он. — Не я. Анри серьезный уж больно; я и не думал, что ты ему понравишься, трещотка ты этакая! Пригласили его… ну, чтоб был. Из вежливости. Даже не рассчитывали, что согласится. Так что это твоя добыча, маленький брат. Чистый выстрел. Матерого завалила!
Анька рассмеялась, уткнувшись лбом в плечо отца, услышав от него те самые слова, те самые мысли, что в свое время думала сама — но о нем.
— Пап, — шепчет она. — Спасибо!
— За что? — так же заговорщически отвечает он.
— Просто, — отвечает Анька.
Лось, отерев все слезы мадам Медведице, идет к Мише, укачивающем Аньку в танце, и у Аньки просто сумасшедше начинает колотиться сердце, когда Миша передает ее из рук в руки Лосю, так символично, почти нехотя, будто не желая расставаться со своей маленькой доченькой.
— Смотри, — говорит Миша напутственно строгие слова, но голос его срывается.
И Лось отвечает молчанием — таким надежным и спокойным, что сомневаться не приходится: все будет просто отлично.
****
Анька здорово устала, от новых туфель у нее отваливались сразу обе ноги по колено, но она стойко дотерпела до гостиницы — первую брачную ночь решили провести именно там, в роскошном люксовом номере, — и еще не спала, когда Лось торжественно внес ее на руках в спальню.
— Лось, я вся твоя, — пробормотала Анька, доверчиво прижимаясь к его плечу, — только дух переведу…
— Переводи, — усмехнулся Лось, укладывая ее на брачное ложе и ласково целуя ее прохладную щеку.
Дальше, уложенная на постель, Анька просто напрочь отрубилась. Как Лось стащил с нее туфли — не слышала, не чувствовала, как распустил платье, чтоб облегчит ей дыхание. Когда она проснулась и уселась на постели, горел ночник, мурлыкала негромкая романтичная музыка. Лед еще на растаял в ведерке с шампанским, на столике красовались нарядные, яркие, как новогодние игрушки, фрукты и торт, а Лося нигде не было, только в ванной комнате слышался приглушенный плеск воды. По всему выходило, что он отправился в ванную совсем недавно — подле себя на подушке Анька заметила вмятину, вероятно, Лось отдыхал рядом с ней, не смея тревожить ее сон.
«Ноги бреет, сохатый, — подумала Анька, освобождаясь от платья, стаскивая с себя кучу юбок и нетерпеливо распуская оставленные Лосем застегнутыми застежки. — Марафет наводит… поразить меня красотой хочет…»
