— В чем ее обвиняли?..
— Не знаю точно, в чем ее обвиняли. В общении с эльфами? Это ли преступление? Или страшное колдовство? Должно быть, кто-то донес на нее. Думаю, ей повезло, что хотя бы не угодила в темницу. Потому-то, наверное, и перебралась сюда.
— Не понимаю вас. Почему именно сюда?
— Наверное, подумала, что лучше ей покинуть Тонтон и поселиться там, где к людям с таким особенным даром, как у нее, относятся терпимее. Говорят, когда она снимает повязку, то ее слепой глаз видит не то, что… Взгляните-ка вон на ту женщину.
Леди в сером чепце склонилась, чтобы перекинуться парой слов с женщиной помоложе, голова и плечи которой были укутаны в старый, полинялый красный платок. Она сидела на ступеньке, держа на коленях корзинку, полную розовых ленточек. Молодая женщина поднялась вместе с корзинкой, и благородная дама последовала за ней в переулок.
— На дне корзины, под лентами, — сказал Монгер, — спрятан хрустальный шар для гаданий.
Я ничего не сказал на это. У меня в Мортлейке их было пять штук. По пути я купил в лавке пару увядших за зиму яблок, дал одно Монгеру, и мы двинулись к вершине городского холма. Там кузнец показал мне женщину, которая училась во Франции предсказывать будущее по картам судьбы. Затем Монгер кивнул мужчине с двумя охотничьими собаками.
Мужчина ответил ему широкой улыбкой.
— Вытащили из дома из-за моего старого прута, Джо. А вдруг найду им рогатого с когтями, который пускает кровь.
Мужчина был невысокого роста, с копной волос на голове и белой, точно салфетка, бородой до самой груди. Живые глаза сверкали подобно крупицам кварца. Монгер скромно улыбнулся в ответ.
— Теперь следует проявить больше благоразумия, Вулли. Даже тебе.
— Мне? Я должен участвовать в розыске какого-то малого, который прирезал того лондонца? Знаешь, Джо, что я отвечу на это? Пошлю их подальше.
Кивнув, он похлопал себя по бедру, и собаки последовали за ним в сторону собиравшейся толпы.
— Как и многие другие, — пояснил Монгер, — этот парень выходит сухим из воды, потому что полезен. Файк нанимал его отыскать источник воды в своем поместье, в Медвеле, — так он нашел два.
— Нашел?
— С помощью раздвоенного прута.
— Хотите сказать, что он лозоискатель?
— Кое-кто зовет это занятие колдовством.
Это так. Некогда запрещенное, как колдовство, искусство отыскивать воду лозой во все времена было чрезвычайно полезно, чтобы запрет длился долго, и мне оставалось лишь сожалеть, что я не умею делать этого сам. Я покачал головой.
— Знаете, мастер, такой способ должен иметь научное объяснение. Это целая наука, пока неизвестная нам. Есть человек по имени Агрикола. Говорят, что он умеет находить железную руду, используя те же средства. Трудно поверить, что такое возможно.
— Почти все возможно, — ответил Монгер. — И кое-что невозможное, говорят, случается… здесь. Особенно то, что связано с водой. У нас как-никак остров. Именем Авалон.
Кузнец продолжил путь через рынок, безмятежно, почти скользящей походкой монаха. Словно он все еще был монахом и оставался под защитой закона.
— У меня больше ничего нет! — кричал старик в переднике, стоя в дверях булочной лавки и размахивая руками перед очередью покупателей. — Чертовы коннетабли забрали всё, что было. Ничего не могу поделать.
— У него замечательные пироги, — сказал Монгер. — Мастер Уорти печет лучшие пироги с бараниной во всем Сомерсетшире.
Как только толпа недовольных покупателей рассеялась, кузнец провел меня в лавку.
— Ничего нет, Джо, — предупредил булочник. — Я только что…
— Мы слышали. Знакомьтесь, мастер Уорти, — доктор Джон из королевской комиссии древностей. Готовит опись того, что осталось от аббатства.
Старый пекарь, дородный и наверняка с лысиной, спрятанной под колпаком, заметно напрягся.
— Доктор Джон желает лишь удостовериться, — сказал Монгер, — что все уцелевшие ценности… попали в добрые руки. Тебе нечего бояться.
Я посмотрел на кузнеца. Как он мог быть уверен в том, что старику незачем было бояться меня? Ведь Монгер не знал меня.
Что-то тут было не так.
Когда мы вышли наружу, ангельское крыло желтоватого света внезапно накрыло макушку заброшенной церкви на холме Святого Михаила, показавшейся между торговыми рядами.
— Это они? — спросил я. — Те, кого Файк считает колдунами?
В стенной нише, скрытой за старой нерабочей печью лавки, было спрятано несколько старинных книг, и самая лучшая из них — первый том «Стеганографии», выдающегося руководства по магии и тайнописи Иоганна Тритемиуса, одного из первых аббатов в Спонхейме. Вероятно, книгу взяли из монастырской библиотеки, и, если бы меня заперли вместе с ней в той пекарне хоть на неделю, я бы не возражал.
— Эммануэль Уорти мнит себя алхимиком, — ответил Монгер. — Но лишь на том основании, что владеет всеми этими книгами, полными замысловатых рисунков, значения которых ему никогда не понять. Но я скажу вам, что есть и другие люди, более способные. Целитель, который лечит по пальцам ног способом древних египтян. Еще у нас живет женщина — седьмой ребенок седьмого ребенка, — которая предвидит будущее. Наконец, пятеро утверждают, что умеют говорить с мертвыми. О, есть еще изготовитель оберегов из древесины Святого Распятия — хотя с этим я бы поспорил.
— И все при этом знакомы…
— Все знакомы друг с другом, да. Даже разбросанные по всему городу и окрестным деревням, они составляют одну общину. Некоторые из них соберутся позже, после закрытия рынка. По крайней мере, — Монгер оглянулся через плечо, — обычно они собираются. Впрочем, сегодня все будет иначе.
— Они жили здесь в то время, когда вы были монахом монастыря? Вы знали тогда, что это за люди?
— Некоторые жили тут. Не так много, как теперь. А может, мы попросту не замечали их, поскольку в ту пору мы, благочестивые братья, были здесь в большинстве.
Я выяснил, что многие из этих искателей — Монгер называл их только так — пришли сюда со всех концов страны, а кое-кто прибыл из-за границы. В пору расцвета аббатства их если и замечали, то, во всяком случае, не обращали на них особого внимания. Лишь после крушения аббатства, отъезда зажиточных горожан и ухода монахов начали присматриваться к необычным талантам людей, которые не только не покинули город, но, напротив, стали умножаться числом. Многие прибывали, как бедные путники, и селились в палатках на окраине либо занимали брошенные дома. Церковь переселенцы посещали лишь столько раз, сколько это необходимо, чтобы не навлечь на себя подозрений, но в глубине души все эти люди веровали во что-то иное.
Целое сообщество переселенцев отвергло выгоды Лондона или Бристоля ради того, чтобы влачить жалкое существование в этом захолустье. Почему?
