Книга Безумно горячий - Тара Янцзен

Черт возьми.

– В основном, машины. Специализированные автомобили и обеспечение безопасности.

– Ты имеешь в виду такие машины, как эта? Бронированные? – И вот, получайте: у них почти нормальный разговор, и ей не приходится выбалтываться из последних сил. Какое облегчение, пусть даже и разговор шел о бронированных машинах.

Она продолжала гадать, какого черта Уилсон делал с костями динозавров, что все они влипли в неприятности такого масштаба.

– Да.

– И там, заграницей, ты научился водить так, как делали это в ущелье? – Что было полным безумием, но этого она озвучивать не собиралась. Вероятно, этим безумием он спас ей жизнь.

– Вообще-то, мы ездим в Калифорнию в школу экстремального вождения каждые пару месяцев и сжигаем несколько комплектов шин.

Бывший снайпер, бывший морпех, экстремальное вождение, частная компания, купил свою машину у парня, который жил в Панаме – наконец-то все это обрело какой-то смысл.

– Так ты телохранитель?

– Иногда. Да, мэм.

Мэм. Этот мужчина предложил ей помощь в поисках останков ее родителей, был определенно выведен из равновесия одним видом ее живота и до сих пор обращался к ней «мэм»? Боже, ну кто бы мог подумать, что снайпер может быть таким милым? Мило яростным, каким он был в ее мастерской, мило искренним в своем предложении помощи, и таким мило красивым, что это причиняло боль.

Да, ей на самом деле нравилось его возбуждение. Ей нравилось, когда он возбуждался, потому что это чертовски возбуждало ее саму. Его короткие волосы стояли дыбом. Контуры щетины оттеняли челюсть и верхнюю губу. Его одежда была мятой и потной от нечеловеческой жары, но он все равно был прекрасен: по щекам она хотела провести пальцами, губы она хотела поцеловать – что приводило ее в еще большее замешательство, чем час назад, когда она находилась в безопасности камер.

– Ты был в Перу?

Он покачал головой.

– Колумбия, Венесуэла, Бразилия, ездил по всей Южной Америке, но в Перу не был.

Но он хотел поехать туда? Ради нее? Чтобы найти ее родителей?

– Я почти свела дедушку с ума вопросами о Перу, – сказала она ему. – Куда он поехал. С кем он говорил. Я хотела узнать все, что нужно для путешествия. У меня были карты, еда и рюкзак, полный зимней одежды. Я делала записи в специальном блокноте. Реган была в ужасе: думала я убегу, а потом однажды я просто перестала говорить о поездке, перестала планировать все это большое и страшное приключение. Мне это больше не было нужно. Я просто разозлилась и такой и оставалась.

– До какого момента? – спросил он.

– Ни до какого, – признала она. – Я до сих пор злюсь.

Она знала, что это показывало ее не в самом лучшем – зрелом – свете, но то была правда. Она злилась на родителей за то, что они причинили боль Реган и Уилсону, и за то, что не сочли нужным задержаться ненадолго, чтобы понять, кто она прежде, чем уехали и убились. Она видела, как дедушка плакал, когда думал, что никого нет рядом.

Бедные Реган и Уилсон, они должны были давным-давно понять, что она всегда была рядом, и обычно с камерой. Бесстыдная Никки МакКинни, которая дни напролет рисовала прекрасных обнаженных мужчин. Она не могла представить себе, что родители нашли бы ее менее интересной, чем находили другие знакомые ей люди. Каждая женщина, знакомая ей, хотела ее работу, но ни у кого из них не было таланта или особенного взгляда, позволявшего превратить похоть в волшебство. Ее мужчины были красивыми, потому что такими их делала она. Они были настоящими, потому что она не разрешала им хранить секреты.

– Думаю, я бы тоже разозлился, – сказал он, и она снова подняла взгляд, обнаружив, что он все еще смотрит на нее. Тусклый свет, проникающий в салон, раскрашивал его в серые полутона размытых ночных цветов, превращая лицо в набросок из небеленого шелкового полотна и мягких бархатных теней.

Такой трогательный. Именно такой, и, если он проявит еще хоть немного чувствительности и сострадания, она влюбиться в него. На всю жизнь.

– Что насчет тебя? – спросила она, игнорируя мягкую волну жара, прокатившуюся по телу, и повернулась на сидении, чтобы лучше видеть его. Это было так уютно – сидеть с ним в темной теплой машине. – Ты когда-нибудь исследовал свою женскую тайну?

Вопрос застал его врасплох; она могла сказать это наверняка по его бровям, сошедшимся в одну линию – одна чуть выше другой.

– Во мне нечего, хм, исследовать, – сказал он после секундного замешательства.

– У каждого мужчины она есть, – сказала она, наблюдая за выражением его лица: смущение сменилось явным сомнением. – Правда. Если хочешь, приходи как-нибудь ко мне в мастерскую. Если ты позволишь мне нарисовать тебя, я могу гарантировать – найдешь свою. – О, ну как же гладко она все преподнесла – ведь все это ей на руку. Но по его лицу можно было сказать, что он в последнюю очередь хотел бы обнаружить свою женскую тайну.

– Не думаю, что из меня выйдет хорошая модель, мэм.

Снова «мэм». Он никак не мог выключить режим вежливости, а она хотела стащить с него одежду.

– А твои предки? Где они живут? – спросила она, давая ему передышку и меняя тему.

Облегчение на его лице было столь очевидным – почти комичным.

– Моя мама в Лос-Анджелесе, пытается сниматься в кино, что – каждый из нас, оставшихся, может подтвердить – так никогда и не произойдет. Она ушла, когда мне было восемь. Мы, парни, остались с отцом в Денвере.

– У тебя есть сестры?

– Нет. Все мальчики. Отец, два моих старших брата и, как правило, еще пара или тройка ребят, которые в конце концов оставались у нас на несколько дней, а то и недель. Куин часто бывал там, как и пара других парней из тех, кто сейчас работают на Стил Стрит. Это как расти в спортивной раздевалке: есть свои плюсы, есть минусы.

– В мужской раздевалке есть положительные стороны? – скептически спросила она. Удивительно, но в этот момент она почувствовала себя лучше, в большей безопасности.

– Да, но нужно быть парнем, что их оценить, – он ухмыльнулся: белые зубы сверкнули в мальчишеской улыбке, а ее сердце без предупреждения вошло в медленный неконтролируемый занос с поворотом на 360°. У него были ямочки и чуть закругленные нижние зубы, а улыбчивый, он был совершенно сногсшибательным.

О Господи.

Она серьезно влипла.

Короткий смешок, не имевший ничего общего с юмором, но много общего со странным чувством, сжавшимся узлом в ее груди, вырвался удивленным выдохом.

Морской снайпер.

Да поможет ей Бог. Она так ошиблась. Она не хотела нарисовать его; она хотела поглотить его.