Кранц оглядел слаженную команду людей в зале, заполненном негромким гулом голосов, и перенес внимание на экран со знакомой плоской картой Земли, на которую была наложена траектория космического корабля. Совсем скоро – через небольшое время после TLI – карте предстояло смениться. Впервые в истории вместо обычной картины движения корабля по окружности на ее месте должен появиться лунный маршрут, где Земля будет слева, Луна – справа, а корабль станет постепенно продвигаться от одного края экрана к другому. А затем, меньше чем через три дня, карта снова должна смениться, на этот раз картой Луны с витками вокруг нее.
Кранц чувствовал, что назревает перемена – нечто большее, чем один космический полет или одна победа в холодной войне с Советами. Он жаждал вернуться к изнуряющей работе за пультом – на все будущие полеты. Однако сегодня он был рад, что обязанностей у него меньше обычного. Перемены, которые привнесет этот полет в мир, стоили того, чтобы понаблюдать за процессом.
* * *
Обращаясь на высоте 183–191 км, Фрэнк Борман, Джим Ловелл и Билл Андерс такими эпохальными идеями не озабочивались. Думали они – по крайней мере, в тот момент – о том, как бы их не стошнило. Борман и Ловелл были в космосе никак не новичками: Борман провел в полете две недели, Ловеллу и вовсе принадлежал мировой рекорд в 18 суток. Однако все это время они провели в закрытом корабле «Джемини», где обитаемый объем в 2,6 м3 не позволял даже встать с кресла. Да, разумеется, находились они в невесомости, но знали об этом по большей части из наблюдения за летающими вокруг предметами, а не оттого, что могли летать сами.
Капсула «Аполлона» иная. Мало того что она имеет довольно просторный объем 6,2 м3: эти кубические метры рационально сконфигурированы и дают максимальную свободу движений даже для трех человек, занимающих этот объем. Между креслами и приборной панелью оставлено пространство, в котором можно с удобством перелететь друг через друга, легко добираясь от переборки до переборки и от одного иллюминатора до другого.
Нижний отсек оборудования, расположенный под креслами, давал еще больше пространства. Как и предполагало название, отсек частично использовался для складирования, но там же располагался и навигационный пульт с секстантом, так что отсек становился самостоятельным рабочим местом – отдельно от приборной панели. Он даже давал некоторое укрытие в тех случаях, когда астронавту требовалось вздремнуть или воспользоваться пакетом для сбора отходов (они, к сожалению, со времен «Джемини» не изменились к лучшему).
Когда корабль вышел на орбиту, Ловелл первым из экипажа отстегнул ремни и выплыл из кресла. Он двинулся по направлению к отсеку оборудования с намерением положить туда шлем и тут же почувствовал, что голова «поплыла», а желудок перевернулся. Схватившись за твердый выступ стенки корпуса, Ловелл постарался застыть неподвижно.
– Осторожнее, когда встаете из кресла, – предупредил он Бормана и Андерса. Андерс взглянул недоуменно, зато Борман, уже обсуждавший с Ловеллом возможность космической «морской болезни» в условиях такого большого корабля, понял его с полуслова.
– Смотри прямо вперед, не двигайся пока, – сказал Борман Андерсу. Затем отстегнул ремни, подплыл к Ловеллу и ощутил тот же прилив дурноты. Перед глазами мелькнул бифштекс с яйцом, съеденный на завтрак еще в квартире астронавтов, и Борман приложил все усилия к тому, чтобы еда осталась там, где ей положено. Андерс, почувствовав некоторую тревогу, выждал несколько секунд, прежде чем расстегнуть ремни.
Несмотря на дурноту, за время двух коротких витков по околоземной орбите астронавтам предстояло много сделать, чтобы подготовить корабль к TLI. Обязанности Бормана как командира корабля подразумевали знакомство со всеми бортовыми системами, умение в случае надобности управлять кораблем в одиночку – и бремя командования тоже. За ним оставалось последнее слово по каждому вопросу, с которым можно было столкнуться в следующие шесть дней.
Ловелла тренировали как навигатора – и в ситуации, когда «Аполлону-8» предстояло путешествие более дальнее, чем любому другому кораблю в истории освоения космоса, ответственность на Джиме лежала немалая. Несмотря на то что все координаты, необходимые для полета, были записаны на магнитную пленку, механическому мозгу требовался и человеческий мозг, способный проконтролировать решение машины перед тем, как будет запущен главный двигатель или любой из 16 малых двигателей маневрирования.
И у компьютера, и у Ловелла в память было занесено расположение 35 звезд. Эти навигационные координаты были настолько же точны, насколько и примитивны, – как во все предыдущие века, когда ими пользовались моряки. Это знание могло потребоваться Ловеллу при подготовке к любому из маневров, а таких ситуаций ожидалось множество. Он также отвечал за другие компьютерные команды, особенно за инструкции, используемые для запуска главного двигателя в особо важные моменты полета. Из всего экипажа именно Ловеллу больше всего пристало бы именовать нижний отсек оборудования родным домом.
Роль Андерса была более импровизационной. Эксперт, с которым мало кто в мире мог бы потягаться знаниями о принципах работы лунного модуля, в нынешнем полете не имел ни малейшей возможности эти знания применить.
Вместо этого он выполнял роль бортового фотографа: с помощью первоклассных камер ему предстояло делать снимки, которые дадут больше информации, чем зернистые черно-белые фотографии, полученные ранее с автоматических лунных зондов НАСА. Они не могли идти ни в какое сравнение с изображениями, сохраненными на галоидных кристаллах и желатиновой эмульсии фотопленки и затем вручную доставленными на Землю в лабораторию для проявки. Андерса отправили в полет с небольшим арсеналом камер и кассет с пленкой; лишенный своего LM, он твердо решил не оставить неотснятым ни единого квадратного сантиметра лунной поверхности, который попадется ему на глаза.
Пока не придет время этим заниматься, он мог также наблюдать за системами жизнеобеспечения в командном модуле. Это была простая и понятная работа – следить за уровнем кислорода, температурой, расходом воды и прочего, но ошибка в таком деле стоила бы дорого. Сам термин «системы жизнеобеспечения» ясно указывал, что произойдет в случае отказа таких систем.
Сейчас, когда Андерс расстегивал ремни, он взглянул на приборы и мгновенно заметил непорядок. Индикатор давления гликолевой системы, предназначенной для охлаждения аппаратуры, показывал слишком низкое значение.
– Вот это да! – сказал он, обращаясь по большей части к самому себе. – Низковато. Что-то не то.
Борман высунул голову из отсека оборудования.
– Что не так?
– Давление гликоля на выходе слишком низкое, – ответил Андерс.
– Отказал гликолевый насос?
– Похоже на то.
– Посмотрим, – сказал Борман, прокручивая в голове чертежи корабля. – Мы на основной?
Если бы Андерс ответил «да» – это означало бы серьезную проблему. Перед стартом Андерс должен был нужным образом сконфигурировать приборную панель, а это подразумевало переключение на основную гликолевую систему. Если основная система была включена и уже стала причиной проблемы, то экипаж мог переключиться на запасную. Однако если технические проблемы появляются у корабля в первый же час 148-часового полета, то это тревожный симптом.
