— Погнали. В Первую Градскую…
* * *
До больницы добирались недолго, но нервно. Гнали через пустые перекрестки. На Ленинском проспекте транспортный поток только просыпался.
На всякий случай с африканца не сняли наручники. Тот чувствовал себя плохо, с трудом открывал глаза, что-то просил…
Цуканов реагировал вяло. Африканца он рассматривал, в первую очередь, как наркокурьера тоесть преступника. Потому привычно старался втянуть в разговор, чтобы не дать собраться с мыслями, сконцентрироваться — опасался внезапной подлянки с его стороны…
— Слышь, как тебя зовут?
Зам ткнул себя в грудь точно, как Робинзон, когда обучал на острове дикаря Пятницу.
— Иванов. Я — Иванов…
В отличии от Робинзона, настоящее имя свое Цуканов из осторожности не назвал:
«Еще накатает телегу. Куда-нибудь в Страсбургский европейский суд…»
Африканцу было все безразлично. Главное все же он уразумел, назвал себя:
— Уши Бат Сантес…
«Небось такой же „Уши“, как я „Иванов“, — документов у задержанного не было. — А вдруг он никакой не курьер. Мало ли негров ошивается тут в Конькове»?!
— Ты понимаешь меня? Да или нет?
Африканец жалобно забормотал свое.
Цуканов встревожился. Теперь он следил за нигерийцем, как за ребенком. Подозрительность уступила место опаске…
«Если что — за него голову снимут! „Штирлиц“ как чувствовал слинял…»
* * *
В приемном покое Первой Градской царило обычное для этого часа затишье перед утренним всплеском срочных доставлений. Врачи расползлись по кабинетам — отдыхали.
Цуканов — в расстегнутой куртке, с опустившимся книзу брюшком, с неизменной «Советской Россией» в руке — дергал все двери подряд. Наученные горьким опытом врачи под утро запирались изнутри, не спешили ни откликаться, ни отпирать.
Цуканов объяснял положение через дверь. В конце концов нашелся молодой чудик — врач, заинтересовавшийся необычной задачей.
— Где он? Давайте его сюда…
Цуканов сходил в машину за африканцем, тот еле двигался.
Врач знал язык. Задал несколько вопросов на английском.
Цуканов снова расслышал то же имя:
— Уши Бат Сантес…
Заместитель тут же подоспел с просьбой:
— Доктор, спросите вы — у меня не получается. Узнайте: он понял, какая опасность ему угрожает…
Врач приемного покоя перевел вопрос и затем ответ нигерийца:
— Он говорит, что в нем нет никаких наркотиков…
— Обрисуйте последствия, которые его ждут…
Врач снова перевел. Уши Бат Сантес помотал головой. Со стены на него смотрела красочная схема внутренних органов человека — здоровый жлоб со снятым скальпом и без кожи…
— Он полностью отрицает наркотики внутри…
— Мы можем сделать ему рентген?
Теперь уже врач приемного покоя отрицательно покрутил головой:
— Рентген может ничего не показать. Нужен ультразвук или компьютерное исследование… У нас в эту минуту нет ни того, ни другого….
— А что делать?!
— Везите его в Боткинскую…
Цуканов не собирался брать на себя такую ответственность.
— А если по дороге что-то произойдет? Вы дадите справку?! Это гражданин другой страны. Они предъявят иск к вашей больнице. И к вам лично! На сотню тысяч…
— Я-то причем?!
— При том! Вы должны сделать все возможное…
Врача удалось основательно напугать. На ноги был поставили не только приемный покой.
Рентген сделали без особой проволочки.
На ренгеновском снимке были хорошо видны какието инородные тела по всему ходу пищевода и в желудке.
Врач-рентгенолог — армянин или грузин — тоже на английском поинтересовался:
— Что у вас там внутри?
— Я наелся хогдогов… — Уши Бат Сантес отверг любую помощь.
Цуканов рискнул предложить:
— Доктор, а что, если слабительное…
Дежурный врач категорически отказался:
— Ни слабительного, ни клизьмы! Иначе можно повредить упаковку наркотика. Вы этого хотите?!
— Может показать токситологу?
— Его нет сейчас…
Цуканов не знал, что делать.
— Это городской телефон? — Он показал на аппарат.
— Городской в соседнем кабинете.
Цуканов позвонил Игумнову на сотовый — тот не ответил. Дозвонился до дежурного:
— Игумнов далеко?
Дежурный что-то почувствовал, не стал томить.
— За городом. Скоро будет. Тебе очень нужен?
— Да.
— Пиши: Варсонофьевский переулок, дом….
* * *
Коржаков дремал.
Около пяти утра на Варсонофьевском, наконец, установилась относительная тишина. В течение нескольких часов после их приезда сюда из Домодедова вокруг все время что-то происходило.
На диване во второй комнате с заклеенным скотчем ртом, с металлическими браслетами на руках и ногах, как совсем недавно и он сам, Коржаков, томился Мосул Авье, которого они отбили на переходном мосту.
В квартире их было трое. Еще один сотрудник «Освальда» бывший офицер десантник набирался сил перед сменой — лежал на тахте одетый. Коржаков на всякий случай поднял его, когда у двери на площадке послышался голоса, а потом топот нескольких пар ног вниз по лестнице.
Ночь выдалась беспокойной. В дверь несколько раз звонили. Все чужие. Раздавался собачий лай.
Искали его и нигерийца.
Несколько раз Коржаков безмолвно приникал к дверному глазку.
Вторая группа — поддержки, для которой временно сняли квартиру напротив, тоже бодрствовала, сотрудник «Освальда»- бывший десантник выходил на лестничную площадку, разводил стрелки…
Двоих из приезжавших Коржаков узнал сразу, хотя оба были в камуфляжах, а он видел их в ментовской форме — старлей и сержант, которые кормились у нигерийцев…
Еще неделю назад он в первый раз познакомился с ними совсем близко ночью в Домодедове, когда он убедился, что они сидят у него на хвосте. Ощущение ведущейся слежки он почувствовал еще выезжая из санатория. Но удостовериться не мог, его вели профессоналы — несколькими машинами.
В Домодедове к топтунам подключили двух купленных ментов.
Эти повели его плотно, едва он вышел из «фиата». Несколько минут он еще походил по привокзальной площади — проверялся. Подозрения подтвердились. Ускользнуть от наружного наблюдения было невозможно. Едва патрулям начинало казаться, что они теряют объект из вида, топтуны тут же рассходились по сторонам — перекрывали обзор.
