Если у тоннеля был конец. Может быть, он был заколдован и не имел конца?
Потом лампа затрепетала и внезапно погасла.
Воздух испортился; у него был кислый запах. Конь дернул головой и захрапел, а у меня перехватило дыхание. Я подумал: теперь я задохнусь в темноте — прекрасный исход моего побега. Но оказалось, что я не в темноте. Когда глаза привыкли к темноте без лампы, я смог различить впереди кучу камня, и сквозь нее шел серый луч, который, хоть и очень слабо, но указывал на внешний мир.
Мы осторожно пробирались через эти дебри — у меня было впечатление, что огромный кусок крыши обвалился здесь в результате сотрясения земли. Это был единственный удар по тоннелю. До тряски там была широкая лестница и, возможно, еще одна арка таких же размеров, что и первая, чтобы унизить человека. Сейчас же был только камень и выход между разбитыми глыбами. Скоро я дышал воздухом мира, и запах этого воздуха был ароматным, как цветы. Конь встряхнул гривой и оттолкнулся от земли копытами.
Тоннель выходил на дно долины, которая лежала между видневшимися вдали пологими холмами, черно-зелеными в предрассветный час. Выход смотрел на юг — слева солнце поднимало голубую вуаль тумана, это было солнце самого начала весны, у которого, казалось, нет тепла и энергии, но оно все-таки очищало землю светом.
Солнце. Как и воздух, оно было лучшим из всех солнц, которые когда-либо вставали над землей. Мне хотелось кричать от чистой радости, что я снова наверху.
Я посмотрел назад; горы таяли далеко на севере и западе, их подножия были скрыты туманом, а вершины блестели в лучах восхода, как острова в небе.
Я сел в седло, и конь рванулся галопом на юго-восток. Относительно направления у меня было только два соображения. Во-первых, преследователи могли решить, что я отправлюсь назад на восток, север и даже запад, на старые маршруты племен, чтобы затеряться среди своего народа. Во-вторых, самый короткий путь к морю лежал на юго-восток. Море было явлением, которое сам я никогда в глаза не видел, но, по сказкам, оно казалось последней и окончательной точкой судьбы-пути. Край океана, край земли, край бездны. Кто бы решил, что преследуемый волк побежит в ту сторону? Свежий воздух опьянил меня оптимизмом. Продукты у меня кончились три дня назад; я поднял камни с дороги и использовал пояс в качестве рогатки, чтобы добыть себе зайца на обед, трюк, которому я научился еще в мальчишестве. Теперь, когда я выбрался из тоннеля и местность шла на подъем, я постоянно следил за дорогой позади меня. Не увидев признаков преследования в течение дня, ночью я развел костер во впадине между низкими холмами, где росли молодые дубы, и зажарил зайца, в то время, как конь весело щипал весеннюю траву. Между деревьями был даже пруд для питья. Эти обычные вещи были царским даром после скупого великолепия подземной дороги.
Я снова пустился в путь до рассвета. Выиграв время, я не собирался терять его снова.
Местность была по большей части холмистой, хотя к востоку лежала плоская, туманная равнина, блестевшая бесчисленными зеркалами зеленой воды, так что временами казалось, что куски неба упали среди зарослей ивняка; край какого-то болота, которое я, к своей радости, миновал.
На вторую ночь мне встретилась пещера. Я спал так удобно, что потерял несколько часов езды.
В тот день дорога резко пошла вверх. Местность была неровная, покрытая травой и редким лесом из елей, сосен и дубов. Местами возвышались скалы, увитые плющом, и то тут, то там мелькали высокие белые холмы известняка, старые карьеры, уже давно заброшенные и обрызганные ранними желтыми полевыми цветами.
Поднявшись достаточно высоко, я несколько минут постоял среди деревьев, оглядывая местность внизу и позади себя. На севере шел дождь, скрывая из виду дальние горы. Вскоре между стеной дождя и солнечным светом я различил группу темных пятнышек. Это была погоня.
Они были уже меньше, чем в одном дне пути от меня, и двигались в моем направлении. Возможно, они видели меня на фоне горизонта или заметили следы копыт на более мягкой почве пограничных с болотом склонов. Я с горькой иронией вспомнил, как я сам взял след эшкирских поработителей через горы прошлой весной, ориентируясь по их следам и отпечаткам копыт их лошадей.
Я разделил зайца на части накануне, но сейчас не стал есть сегодняшнюю порцию, а продолжал скакать дальше. С восходом луны я спешился, чтобы дать коню отдохнуть, но продолжал идти вперед, ведя его на поводу. Я принимал меры предосторожности с тех пор, как рассмотрел погоню, прячась между деревьями или крадучись пробираясь в тени холмов. Когда погоня была так близка, я больше нуждался и стратегии, нежели в скорости.
В конечном итоге я пришел к мысли, что мне придется расстаться с моим конем. Старейшая уловка преследуемого — спешиться и пустить коня вперед, чтобы сбить с толку тех, кто идет по следу, однако это нелегкий шаг. Когда конь уходит, он уходит навсегда, и ты остаешься пешим, наполовину медленнее продвигаешься и становишься вдвое более уязвимым, чем прежде. Но ты не можешь приказать своей лошади не оставлять после себя навоз или не делать копытами вмятин в грязи, и если ты не хочешь, чтобы он пал мертвым, задохнувшись от бега, ты можешь заставить его гнаться только до определенного предела.
У погони был умный проводник; я пришел к этому выводу логическим путем. Он хорошо читал лошадиные следы. Наступил пятый рассвет, и я увидел всадников, собравшихся в узкой зеленой лощине под холмами. Их было только девять или десять. Один из них, проводник, стоял на коленях среди каких-то камней и исследовал место, где я позволил себе часовой сон. Это положило конец моим сомнениям. Они настигали меня быстро, проводник был проницательный, они предполагали, что я буду скакать пока не свалюсь с седла от смертельной усталости. Таким образом, я должен пустить коня бежать одного и надеяться тем самым обмануть их.
До полудня я вел коня на поводу. У зеленых холмов были рваные меловые вершины; путь между ними был достаточно ровный, коню не будет трудно бежать. Ветер дул с севера, по крайней мере ему не придется спорить с ним. Я дал ему есть, пока мы шли, и снял сбрую, нагрузил мешки у седла камнями, чтобы глубина его следов как можно меньше отличалась от прежней и не показала проводнику, что он без всадника. Я повесил фляжку с водой на шею и развернул коня на восток. Я надеялся, что он не влетит в коварную трясину, а будет держаться по краю. В нем был еще огромный запас скорости, а эшкирские кони любят бег. Я хлестнул его своим поясом, чтобы заставить бежать. Грубое и неблагодарное прощание с хорошим конем, но ничего нельзя было поделать. Он ринулся вперед, из-под копыт полетела трава, и вскоре он исчез за зелеными грядами гор, над которыми ветер гнал черные и белые тучи.
Я надеялся, что земля здесь достаточно твердая и не выдаст мой собственный след. Я повернул на юг, неся сбрую с собой, чтобы не оставлять ключа к разгадке, и пустился ритмичным бегом, которому мальчиков обучают в крарле. Если у тебя крепкие ноги и здоровые легкие, ты можешь сохранять эту скорость довольно долго и покрыть приличное расстояние.
Потом все мои старания пошли насмарку.
