Третья же «Фрайхайтсбиблиотек» находилась в Нью-Йорке, в Бруклинском еврейском центре: пятьсот человек слушают речь Эйнштейна в день открытия в декабре 1934 г., тогда как большая часть американской прессы демонстрирует «positive thinking», позитивное мышление: в конечном счете, оказавшись у власти, наци станут вести себя как взрослые люди. Впрочем, десять лет спустя миссия, призванная изучить положение с уничтоженными европейскими библиотеками и возможную роль США в восстановлении образовательной системы («a new problem for the civilized world», новая проблема для цивилизованного мира), пришла к выводу, что немцы действовали «в духе подавления и наказания». Словно жизнь — это продолжительный детский сад.
Один раз акт явного возмездия совершился над книгами: в Неаполе, ближе к концу войны. Итальянский партизан убил немецкого солдата на улице, идущей вдоль библиотеки Королевского общества. В следующее воскресенье, 19 сентября 1943 г., приходит несколько грузовиков Brandkommandos[37], груженных бочками с керосином. Расчеты входят в библиотеку, спокойно поливают читальные залы и стеллажи от пола до потолка, затем бросают гранаты, отступая из зала в зал, и тем самым не дают приблизиться пожарным. За три дня двести тысяч сокровищ древней истории страны обращаются в пепел и дым.
Едва погасли костры 1933 г., как Геббельс с великой помпой открывает кампанию «Книга, орудие немецкого духа!». Порабощение публичных библиотек рейха является тем более полным, что многие из их замечательных директоров желают остаться на своем посту, чтобы продолжить дело служения книгам или собственные ученые исследования. Таким образом, самая примитивная пропагандистская литература опирается на прочные и вполне соглашательские структуры: именно она попытается заполнить обширную лакуну, которую оставила систематическая чистка от авторов, предназначенных огню. Лео Лёвенталь в 1983 г. будет иронизировать над тем, как «нацистский феникс возрождается из коммунистического и еврейского пепла».
Изъятия книг в библиотеках на оккупированных территориях начнутся сразу и в самой грубой форме, без всяких праздничных торжеств. В январе 1934 г. Альфреду Розенбергу поручено контролировать публикации, пропаганду и в скором времени грабеж, поскольку одно влечет за собой другое. Несмотря на двойную конкуренцию — с Геббельсом на первом плане в сфере пропаганды, а в сфере наживы с Герингом, который думал только о пополнении своих личных собраний, — эффективность его действий не подлежит сомнению. Einsatzstab Reichleiter Rosenberg (ERR)[38], созданный в 1939 г., получает разрешение инспектировать все библиотеки и другие культурные учреждения, проводить все конфискации, необходимые для выполнения планов партии. В отличие от Геринга, Розенберг считал произведения искусства не столь важными и распорядился, чтобы «все архивы и все научное оборудование, принадлежащие нашим идеологическим противникам, были отданы в мое распоряжение». Но эти прекрасные слова служат прикрытием для крайне грязных операций или же просто сумасбродств. Во многих случаях нелегко отделить цензуру от выгоды или зверства.
Тем более что существовал и четвертый мотив: геницид, который совершает в отношении гения (духа) народа, то же самое, что геноцид в отношении его плоти. Гитлеровцы осуществляют первый, а не второй, когда им нужна рабочая сила без памяти и без имени; к евреям они, как мы увидим, применят главным образом второй, что дает пищу для размышлений.
В Чехословакии в 1939 г. студенты получают приказ за сорок восемь часов найти постоянную физическую работу. Осенью 1942 г. еще один декрет предписывает университетским библиотекам передать оккупантам все имеющиеся у них старые издания и оригинальные тексты. С особым рвением разыскиваются произведения чешских писателей — как современных, так и прошлых веков, например реформатора XV в. Яна Гуса, Алоизия Ирасека, поэта Виктора Дика. Следует изъять не только произведения чешских и еврейских писателей, но также переводы любых английских, французских или русских авторов — и четыреста одиннадцать пострадавших учреждений внезапно оказываются с пустыми полками. Государственный министр и рейхскомиссар протектората К.Х. Франк сразу объявил: «Чехи пригодны лишь для физического труда на заводах или фермах». Как и поляки.
В Польше 13 декабря 1939 г. гауляйтер Вартгехау издает распоряжение, согласно которому каждая общественная или частная библиотека обязана заявить о своем существовании. Как только они прошли регистрацию, их собрания конфисковали и передали в Buchsammelstelle (пункт по сбору книг), где эксперты в течение дня сняли сливки, отобрав два миллиона изданий, которые предстояло отправить либо в Берлин, либо в Позен (немецкое название Познани), где было решено создать не польскую Государственную библиотеку. Остальное отправили на переработку как макулатуру. Так обстоит дело со 102 библиотеками в Кракове и Варшаве, с 38 тысячами прекрасных книг польского сейма; что же касается архивов епархии Пелилин, включающих в себя манускрипты XII в., они пошли на растопку печей сахарного завода. По сравнению с другими ограбленными странами Польша пострадала больше всех: около шестнадцати миллионов томов, от семидесяти до восьмидесяти процентов, исчезают из общественных библиотек, остальное свезено в одно хранилище, где теряет свою идентичность; половина типографий выведена из строя. В течение пяти лет запрету подвергается любая публикация (однако был найден способ издать тысячу двести названий подпольно): как с грубым простодушием объясняет «Верорднунгсблатт» от 5 ноября 1940 г., с целью наилучшим образом «удовлетворить примитивные потребности в развлечении и забавах, чтобы максимально возможно отвлечь внимание интеллектуальных кругов от заговоров и политических дебатов, которые могли бы способствовать развитию антинемецких настроений». Завершается эпоха надругательства еще хуже: варшавское восстание привело в действие Brandkommandos, солдат огня, чье назначение и специализация состояли в сжигании библиотек. Так в октябре 1944 г. уничтожили Красинскую со всеми ее книгами XV–XVIII вв., размещенными на пяти подземных этажах после изъятия из первоначальных хранилищ, а также собрание Рапперсвил, богатейший фонд по истории страны, который эмигранты ревностно собирали в Швейцарии вплоть до благословенного дня 1918 г., когда ставшая независимой Польша смогла дать ему приют на родине. Сходным образом отряды поджигателей в январе 1945 г. сожгли дотла «Библиотеку Публичну» и ее 300 тысяч книг. Тем временем библиотекари «Народовой» (Национальной) трудолюбиво перевезли в надежное место 170 тысяч изданий — по распоряжению и под руководством немецких офицеров, которые перед уходом подожгли ее.
В Словении все библиотеки подвергаются чистке, а использование словенского языка приравнивается к акту саботажа. В Белграде Национальная библиотека снесена с лица земли, сотни тысяч печатных изданий и сербских рукописей обращены в пепел. Афины теряют большую часть книг университета, собрания трех американских колледжей пущены на отопление. Наименьший ущерб понесли Нидерланды: оккупанты ограничились отбором нежелательных книг, которые были заперты в «зале ядов» — невольная дань уважения Шатобриану.
