– Ты теперь мой. Сиди здесь и жди, пока я не скажу иначе.
– Пошел ты на хрен!
Крампус оставил Чета сидеть у стены – тот потирал руку, медленно менявшую цвет кожи. Повелитель Йоля подошел к мешку и поднял его.
– Ты сбежал от меня. Бросил дело, – сказал он Джессу. – Ты нарушил клятву. Теперь я тебе ничего не должен.
– Я знаю.
Крампус поднял мешок повыше.
– Ты взял то, что тебе не принадлежит.
– Извини за это.
– Я должен бы тебя убить.
– Слишком… поздно, – Джесс попытался рассмеяться, но подавился собственной кровью.
– И все же я на тебя не в обиде.
Джесс покачал головой и завел глаза к небу.
– Я не шучу. Твои выходки навели меня на мысль. Уверен, без тебя я бы и не догадался. Видишь ли, я никак не мог разгадать загадку, – Крампус закрыл глаза, и его лицо приняло крайне сосредоточенное выражение. Он сунул руку в мешок. – Вот он… Корабль. Все было предано огню… Кости, доски, мачты и сокровища. И это, – он улыбнулся. – Ответ. Такой простой, что я его не видел, – он вынул из мешка руку, в которой оказалось копье. Древко было переломлено посередине, а наконечник почернел от времени и огня. – Все это время я искал стрелу. Только о стреле и думал, и не видел больше ничего. Заставлял мешок искать то, чего никогда не было на свете. Но теперь ты видишь… Это была не стрела, – он протер наконечник, и золотистый металл засиял тем же незамутненным блеском, что и странный сплав, из которого были сделаны цепи Крампуса, там, в пещере. Крампус подошел к Джессу, так, чтобы тот мог взглянуть на тонкий узор из листьев и ягод омелы на жале копья. – Видишь… Видишь ответ? Это копье, а не стрела. Ответы на загадки всегда кажутся такими простыми, как только ты их узнал, – он все поворачивал наконечник в ладони, глядя на него, будто завороженный. – Бальдр, – прошептал он. – Это твою смерть я держу в своей руке. Твою смерть.
Джесс попытался прочистить горло: ему опять стало трудно дышать. Он закашлялся и опять выплюнул кровь. Боль была такая, что он почти ослеп. Его согнуло пополам.
Крампус присел рядом, положил копье на колени и подтянул к себе мешок. Сунул туда руку и почти сразу вынул, сжимая в пальцах еще одну древнюю флягу. Сковырнул воск.
– Надеюсь, это мед Одина? – Джесс умудрился выдавить улыбку.
– Да, мед. А теперь пей, – он поднял флягу к губам Джесса. – Жизнь он тебе не спасет, но смерть облегчит.
Джесс сделал несколько больших глотков – мед был теплым и сладким. Все вокруг стало зыбким, будто во сне, дышать стало легче и боль отступила. Откинув голову, опершись затылком на тележку, он из-под отяжелевших век посмотрел на окружающих его мертвецов. «Как жаль, – подумал он. – Как жаль, что здесь не было Дилларда». Он заставил себя поднять голову, схватил Крампуса за руку.
– Диллард… Они до сих пор у него!
– Диллард?
– У него моя жена… Моя дочка! Он убийца, – Джесс пытался ухватиться за эту мысль, ему нужно было заставить Крампуса понять, но все вокруг стало уже каким-то совсем мутным, и его мысли путались. – Он хочет причинить им зло… Я знаю это. Нам нужно что-то сделать, нужно его остановить. Крампус, умоляю тебя… Убей ублюдка.
Крампус любовался копьем.
– Может быть, как-нибудь, – рассеянно ответил он. – Но сейчас есть другой злодей, с которым необходимо покончить.
* * *
Крампус провел пальцем по наконечнику копья, наблюдая, как огни рождественской гирлянды танцуют на гладком металле.
– Все так же остро́, как в тот день, когда оно было выковано.
Он протянул наконечник Джессу, чтобы тот тоже мог полюбоваться. Глаза у Джесса были закрыты, голова упала на грудь. Крампус легонько постучал его копьем по плечу. Джесс, заморгав, открыл глаза.
– Что?
– Погляди-ка на лезвие. Совсем не затупилось.
Джесс, сощурившись, поглядел.
– Это… Чудесно, мать его, – ответил он медленно. Язык у него заплетался.
– Скоро это копье навек положит конец балагану Санты.
– А зачем… Зачем тебе это так нужно – убивать Санту… Вообще? – промямлил Джесс. Его еле можно было понять. – Он же гребаный Санта-Клаус. Подарки детям раздает… Песенки… И прочая милая херня, – он закашлялся. – Твою мать. Дай-ка мне еще этой твоей штуки.
– Он – не Санта-Клаус, – ответил Крампус, поднося флягу к губам Джесса. – Санта-Клаус – это ложь. Он – Бальдр. Я же тебе говорил. Ты что, не помнишь?
– Ага, Бальдр. Ладно…
– Ты не понимаешь. Ты ничего о нем не знаешь, ничего не знаешь о его вероломстве, – Крампус почувствовал, как у него опять закипает кровь. – По отношению ко мне, по отношению ко всему Асгарду. Как он принес гибель всему, – Крампус замолчал, вслушиваясь в натужное дыхание Джесса. – Тебе что, не интересно?
– Что?
– Вероломство Бальдра.
– Нет… Не очень.
– Ну, все равно ты должен это знать. Это должен знать каждый, – Крампус как следует хлебнул из фляги, вытер рукой рот. – Его злодейства, его настоящие злодейства… Все началось, когда он вернулся, переродившись, вскоре после того, как Рагнарёк разрушил царство Одина. Где-то через одиннадцать веков после того, как родился этот… Христос. Ты слушаешь?
Джесс мотнул головой.
– Это было, когда Асгард пал в дыму и пламени сражений, когда все древние боги обратились в прах. Но, вопреки предсказанию, для народов Земли конец света не наступил. Нет, к тому времени род человеческий завел себе новых богов, и люди еле заметили уход старых. Что же до нас, духов земли, мы оказались брошены в мире, который становился все более враждебным к таким, как мы. Шли столетия, и люди приучились нас бояться, они изгоняли нас, и тех, кто все еще почитал нас. Наши святилища сжигали и оскверняли. Без жертв, без подношений, многие из нас сдались, угасли, и были забыты, а забвение – это смерть… Единственная истинная смерть для нашего рода.
Мои святилища тоже были заброшены. К началу четырнадцатого века эта новая традиция, праздновать Рождество, просочилась повсюду. Все больше и больше народу начали отмечать это жалкое празднество, а Йоль и зимний солнцеворот оказались почти забыты. И я понимал, что вскоре я тоже буду забыт, – Крампус вздохнул. – Я чуть не сдался. Но, шагая сквозь зимние ночи, я видел, как новая религия извращает традицию святок, и у меня закипела кровь. Ведь я был Крампус, великий и ужасный Повелитель Йоля. И я поклялся, что больше не буду сносить оскорблений, что я заставлю их вспомнить – я все еще здесь. Поклялся, что я заставлю их верить. И так началось мое возрождение. Я смирил себя, я ходил от дома к дому. Локи оставил мне свой мешок, и я нес его с собой, награждая тех, кто помнил меня, и кто почитал меня, как должно. Но с теми, кто этого не делал… Что ж, с теми я был ужасен. – Крампус ухмыльнулся. – Я наказывал их березовыми розгами, а что до тех, кто причинял зло моей пастве – тех я сажал в мешок Локи и бил их так, что они потом стоять не могли.
