Как-то вечером, возвращаясь домой, я почувствовала при входе в наш дом духи Л. Я подумала, что это случайность или, может быть, обонятельная галлюцинация.
Когда я отперла дверь квартиры, уличные фонари освещали часть гостиной, и мебель отбрасывала тени на пол. Я не сразу включила свет и, безусловно, ощутила, что за мной наблюдают, потому что тут же посмотрела в окно. Мне показалось, что на лестничной площадке здания напротив я различила какой-то силуэт. Пока мои глаза постепенно привыкали к свету и силились разглядеть фигуру, это впечатление превратилось в уверенность. Кто-то совершенно неподвижно стоял там, лестничное освещение, управляемое электронным выключателем, погасло, и человек, конечно, считал, что его не видно. С такого расстояния невозможно было ни различить лицо, ни понять, мужчина это или женщина.
Несколько секунд я вглядывалась во тьму, пытаясь увидеть какой-то знак, узнать одежду, телосложение. Потом силуэт отступил в глубь площадки и полностью растворился.
Я задернула шторы и некоторое время неподвижно стояла за непроницаемой тканью, подстерегая через крохотную щелку возвращение силуэта. Но он больше не появился.
Наутро, увидев в окне дневной свет, я задумалась, не приснилось ли мне это. Все казалось таким привычным.
Спустя пару часов я вышла из дома, чтобы отправиться на рынок бульвара Ришар-Ленуар, и упала на лестнице. Мне сложно описать это падение. Думаю, я попросту забыла, что спускаюсь по лестнице. На какую-то долю секунды (крошечное мгновение отключения) я поставила одну ногу перед другой так, будто иду по плоской поверхности. Я с глухим шумом приземлилась десятью ступеньками ниже, на следующем этаже. Через несколько минут я поняла, что не могу встать. Одна из моих соседок позвонила в скорую. Они припарковали свой грузовичок возле нашего здания и настояли, чтобы я улеглась на носилки. Когда они заносили меня внутрь автомобиля, вокруг него уже собралась небольшая толпа зевак, которую один из спасателей держал на расстоянии. В тот момент, когда двери закрылись, я увидела, как от толпы с обезумевшим видом отделилась фигура Л. Врачи сообщили ей, что везут меня в больницу Святого Людовика, она крикнула, что берет машину и приедет туда за мной.
В тот момент я не задумалась, почему она здесь оказалась так кстати. Я была счастлива увидеть знакомое лицо, кого-то, кого не требовалось звать на помощь, кто в нужный момент появился из ниоткуда, как по волшебству.
Л. нашла меня в отделении скорой помощи спустя полчаса. В нормальное время родных не пускали в приемный покой, но Л. недолго ждала, прежде чем ей удалось убедить кого-то позволить ей пройти сквозь противопожарные двери, чтобы быть возле меня. Она так же, не мешкая, обнаружила стул и уселась около носилок, на которых я лежала. Я спросила, как ей удалось войти, она ответила, что сказала дежурному интерну, что у меня глубокая депрессия и что было бы лучше, если бы она находилась рядом для моего спокойствия. Я не поняла, это была шутка или она действительно так считала. Как бы то ни было, я знала ее дар убеждения.
У меня очень болела нога, но в остальном, за исключением нескольких ушибов, все функционировало нормально. Помощь была лишь относительно скорой: я довольно долго ждала, чтобы меня отвезли на рентген. Все это время Л. не отходила от меня. Я много недель не видела ее и, должна сказать, встретилась с ней с удовольствием. Наши последние споры остались далеко позади, и мне не удавалось по-настоящему сердиться на нее. Думаю, в тот момент я совершенно осознала, что Л. странная, страдающая неврозом, несдержанная, непредсказуемая, но я не понимала масштаба опасности. Я знала определенное количество таких странных, страдающих неврозом, несдержанных, непредсказуемых людей и, разумеется, сама была странной, страдающей неврозом, несдержанной и непредсказуемой. К тому же подозрения, которые имелись у меня на ее счет, возможно, были беспочвенны. Да, в надежде способствовать моей сосредоточенности она позволила себе отправить моим друзьям имейл. Быть может, она не отдавала себе отчета в последствиях своего поступка. Но я не была уверена, что хочу окончательно рассориться с ней из-за этого. Потому что было все остальное. То, что она сделала для меня. Неделями Л. дарила мне свою помощь, присутствие и утешение.
И теперь, сидя возле меня, она доказывала свою способность понять, успокоить, найти нужные слова. За несколько минут мы вновь обрели соединявшее нас согласие.
Как раз во время этого ожидания Л. впервые разоткровенничалась со мной.
Я не могла бы сказать, как мы подошли к этому разговору, наверняка мы говорили о больницах, о жизни в больницах, и Л. сначала намекнула, что провела долгие месяцы в психиатрической клинике. Я стала расспрашивать. Поначалу она отвечала туманно, а потом рассказала. На следующий день после похорон мужа она потеряла дар речи. Вот так, в один прекрасный день. Без предупреждения. Однажды ночью она проснулась, кости гудели, дыхание было прерывистым. У нее был жар. Под простынями она ощущала тепло, выделяемое собственным телом. Она подумала, что подхватила грипп или какой-то вирус, и пролежала в постели до утра. Через окно она смотрела, как в окрестных зданиях зажигаются огни и небо из черного постепенно становится серым. Когда зазвонил будильник, она встала, чтобы заварить чай. И там, одна в кухне, попыталась заговорить. Как если бы интуитивно уже поняла, что с ней случилось. Ни один звук не вылетел из ее рта. В ванной она посмотрела на себя в зеркало. Почистила зубы, обследовала нёбо и пощупала шейные лимфатические узлы. Попыталась прокашляться. Ничего, даже шепота. Горло не было воспалено, узлы не распухли. Она провела весь день дома, никуда не выходя. Она несколько раз пробовала заговорить, но не могла издать ни звука.
Через несколько дней кто-то из родственников забеспокоился, что она не дает о себе знать. Ее отвезли в клинику, кто, она не помнит.
Там она пробыла полгода. Ей была двадцать пять лет. По мере возможности она старалась не глотать таблетки, которые ей давали. Она заперлась в своем молчании: тугой ватный ком, заткнувший ее горло, как будто разрастался, чтобы окутать ее всю. Мягкая и плотная материя, которая защищала ее.
Однажды она поняла, что не сможет всю жизнь оставаться немой. Что ей потребуется пойти наперекор судьбе и вновь обрести дар речи. Что ей придется не бояться этого. В течение долгих дней она по ночам, совсем одна, укрывшись с головой одеялом, тренировалась. Прижав ладони к губам, чтобы никто не услышал, она шептала, тихим голосом артикулировала короткие слова.
Хэлло.
Тут есть кто-нибудь?
Да.
Я.
Л.
Живая.
Способная говорить.
Тепло дыхания в ее ладонях. Слова, понемножку обретенные, одно за другим. Тогда она поняла, что только что вновь обрела дар речи и уже никогда не перестанет говорить. Она произнесла новые слова.
Впервые она заговорила во вторник. Медсестра принесла в палату завтрак. Солнце отбрасывало на противоположную стену тень оконных переплетов. Молодая женщина разговаривала с Л. тем оживленным тоном, который мы привыкли слышать в больницах, клиниках или домах престарелых, везде, где здоровые заботятся о немощных. Она поставила поднос на столик на колесах.
