В это время из переулка со стороны городского базара возник нарастающий гул. К нам приближалась новая группа афганцев. Возобновился погром.
Юрка, — кричал я в который раз, — ты сжег?!
И наконец услышал:
Сжег, сжег!!!
И тут у меня защемило сердце. Я вспомнил, что в небольшом отделении сейфа, где документы на папиросной бумаге, которые жечь в первую очередь, хранился толстый конверт с долларами за все пять лет командировки.
Юрка, — заорал я в отчаянии, — доллары!!!
Отложил, — ответил мне Юрка бодрым голосом.
Вторая волна погрома продолжалась недолго, около
двадцати минут. После чего со стороны базара стукнули короткие автоматные очереди. Это подоспевшие на выручку пасдары стреляли в толпу. Афганцы бросились в сторону Чахар-баге паин. Здесь их встречали иранцы — жители соседних улиц, и били.
Когда всё завершилось, мы стали тушить пожар. Одновременно я дал команду немедленно ликвидировать внешние признаки нападения, чтоб не позволить противнику эксплуатировать тему разгрома в антисоветских целях. Говоря обычным языком, приказал взять метлы и убрать улицу перед нашим фасадом от битых стекол, обломков консульского имущества и снова поднять над зданием сорванный государственный флаг.
Рота КСИР окружила генконсульство. Снаружи у разбитых ворот и дверей выставили посты. Командир сообщил мне, что охрану они берут на себя.
Как думаешь, наградят? — спросил Юрка, шмыгая носом, измазанным сажей. Юрка был тогда еще молодой.
Я посмотрел вокруг: три почерневших от копоти здания, взорванные автомашины, переломанная, выброшенная из окон казенная мебель, какое-то личное барахло. Прикинул всё это на вес и ответил:
Скажешь спасибо, если не выпишут пиздюлей.
Через день из Тегерана прибыла проверочная комиссия.
Ее возглавлял дипломат старой закалки, второе лицо в посольстве.
Ну, — сказал он, c любопытством оглядываясь по сторонам, — показывайте, чего вы тут по пьяни наворотили 110.
КАК ЭТО БЫЛО НА САМОМ ДЕЛЕ - 2
27 декабря — день нашего вторжения в Афганистан. В Иране он отмечался массовыми антисоветскими демонстрациями. В Исфагане в них принимали участие десятки тысяч афганцев. Мероприятия проходили под контролем местных властей. Муллы вели толпу по улицам города, жгли чучела советских солдат и обязательно государственный флаг. Потом устраивали намаз на центральной площади, которая до революции называлась Шахской, а после — «Мейдане эмам». Площадь расположена в непосредственной близости от генконсульства. Их разделяет исфаганский базар — крытая территория, около сотни гектаров земли, маленький город, со своими улочками и переулками. Одна из таких улочек выходит прямо к нашим воротам. В дни намаза базар всегда пустовал.
Горожане-иранцы к этой дате относились индифферентно. Афганцев они не любили, считали народом третьего сорта, промышляющим наркотиками и воровством.
27-го мы всегда принимали дополнительные меры защиты в доступных для нас пределах. Накануне я обращался в генерал-губернаторство с нотой об обеспечении безопасности. Встречался с Карбасчи или его замом по политическим вопросам. Оба были вполне вменяемыми людьми. Я говорил, что у нас есть данные о готовящихся провокациях, хотя никаких данных не было. Мне отвечали, что демонстрация — законное право бездомных афганцев, изгнанных из своей страны агрессором, но заверяли, что эксцессов при этом никто не допустит. Тем не менее 27-го выход в город нашим сотрудникам был запрещен, все находились внутри помещений, на крыше генконсульства выставлялся наблюдательный пост.
Толпа на площади вопила «Смерть СССР!» с такой силой, что слышно было за много кварталов. Но близко к нам ее не подпускали. Все подходы к генконсульству охраняли усиленные полицейские патрули. Так было из года в год.
В то утро дежурный доложил: демонстрация миновала Чахар-баге паин, после этого час орала на площади, а потом разошлась. На улицах никого больше нет. Он спросил, что делать дальше? Я приказал вести наблюдение еще тридцать минут, потом, если всё будет тихо, дать отбой. Сам оставался у телефона, чтобы дождаться звонков с метзавода и ТЭС и доложить обстановку в посольство.
Повторяю, это был совершенно обычный день. Ничего примечательного, пожалуй, кроме того, что 27-е выпало на выходной.
Подобные мероприятия случались постоянно. К массовым шествиям и воплям «Марг бар шурави!»111 мы привыкли, как холостяк к яичнице, и если всякий раз по этому поводу забирались бы под матрац, то там оставались бы не вылезая. Что могли с точки зрения безопасности делали, но могли, конечно, немного. За год до этого из Москвы нам прислали каски, резиновые дубинки с электрошоком и две рации. Но каски почему-то оказались пластмассовые, в дубинках не работал электрошок (мы проверяли на местных кошках), а рации оказались б/у и держали связь на расстоянии не более 100 метров друг от друга.
Был еще здоровенный бетонный куб, тонны эдак на полторы, на рельсах и роликах. Он перекрывал дорожку, ведущую от ворот к административно-жилому зданию, на тот случай, если кто-то придумает въехать сюда на машине со взрывчаткой. Такие грузовики со смертниками только что появились на Ближнем Востоке. Вот, собственно, и всё наше боевое оснащение. Был, правда, еще старый винчестер времен англо-бурской войны с одним патроном в стволе. Но два года назад наш завхоз пригрозил застрелить из него генконсула, и я спрятал винчестер в свой сейф, а патрон выкинул в мусор.
Нас спасли быстрота и маневр, отработанные до автоматизма в течение нескольких лет во время воздушных бомбардировок Исфагана, когда от сигнала тревоги до первых разрывов всего пара минут. Люди действовали по схеме «защита от нападения». Входные решетки на всех дверях были задраены в течение считанных секунд, а сами сотрудники укрылись на крыше административно-жилого здания, где за бордюрами их не было видно.
Не обошлось без накладок. В момент нападения наш водитель, он жил в отдельно стоящем доме, принимал ванну. Лежал в ней, как положено, голый. Так два с половиной часа он голый и пролежал, боясь пошевелиться. Горячую воду, чтоб не шумела, выключил. Ванна, естественно, скоро остыла. Но что делать, жить-то хочется... Ему повезло. Хотя здание полностью было в руках нападавших, в ту квартиру почему-то никто не зашел.
Когда нападение было отбито, я отправился к генерал- губернатору. Без доклада, минуя охрану и секретарей, что в принципе раньше было исключено, и потребовал объяснить, что всё это значит?!
Карбасчи выглядел растерянным. Я убежден, он не знал о готовившемся нападении. Это важное обстоятельство для последующих выводов, ведь генерал-губернатор — высшая власть в провинции, креатура самого Хомейни.
Карбасчи признался, что в ближайшую ночь возможно новое нападение. Сегодня погибли четыре афганца, за них собираются отомстить. Но местные власти примут все меры для нашей защиты.
Может, и примут, а может, и нет. Кто его знает?
