Ознакомительная версия. Доступно 29 страниц из 142
— Не бери в голову, Любо, — успокаивал меня Божидар. — Скандал и шумиха никуда от нас не денутся.
— Я уже целый час сочиняю статью для предстоящей дискуссии, — шутил Цветан.
А Господь благоволит к шутникам.
Внезапно, так, как вспыхивают мокрые угли, когда их сгребают в кучку в закрытой печке, разразилась пресловутая «дискуссия о свободном стихе».
Болгарская «сердитая молодежь» давно искала повод скрестить клинки с догматиками. И вот подвернулся подходящий случай. Тема свободного стиха легко перетекла в проблемы традиции и новаторства, в противопоставление пасторальных и урбанистических мотивов, а оттуда перешла к опасным политическим аллюзиям, к антитезе ревизионизма и догматизма. И именно таким вот самопальным способом разгорались споры, поляризующие все вокруг. Даже велись дискуссии о том, есть ли необходимость спорить «именно сейчас». Было ясно, что столкнулись не два мнения по какому-то литературному вопросу, а два взгляда, две точки зрения. Разумеется, вмешались и личные пристрастия. Воспалилась старая литературная вражда и ненависть. А ненависть, как это обычно случается, требовала более ясных классово-партийных позиций. Главными защитниками классического канона и выразителями патриархальной нетерпимости ко всему иностранному стали Николай Стайков и Иван Бурин. Но мы-то знали, что это была только вершина молчаливого опасного айсберга.
Ему навстречу двигались титаны Цветан Стоянов и Атанас Славов. Весь 1962 год главной акваторией столкновения были полосы газет «Литературен фронт» и «Литературни новини». «Как кротки эти большие и кроткие звери», — писал в одном из своих стихотворений Насо Славов, который вовсе не был кротким. Журналы «Септември» и «Пламя» тоже пытались воспламениться. В январе 1963 года Коста Павлов, Стефан Цанев и я выступили с чем-то вроде памфлета «В защиту!»… О какой защите могла идти речь — дискуссия была уничтожена одним хрущевским ударом. Не оказалось ни правых, ни виноватых. О дискуссии полагалось попросту забыть. Но результат получился печальный и неожиданный: наше поколение раскололось на своих и чужих. С юношескими иллюзиями было покончено. Деревенские и городские, патриоты и поклонники всего иностранного, тихострунные и громогласные, правоверные и сомнительные, люди того и люди другого — мы уже были беспощадно и навсегда разделены. И никакой апрельский клей не смог склеить осколки.
•
Во «Внутреннем отделе» газеты «Литературен фронт» моим начальником был Йордан Милтенов — симпатичный человек, усталый журналист, в молодости писавший стихотворения-гиперболы. За другими письменными столами сидели молодые беллетристы Александр Карасимеонов и Николай Тихолов. Не без моего вмешательства к этой веселой компании «на гонораре» присоединился и Коде Павлов. (С софийского радио его уволили чуть позже, чем меня.) Наша жизнь все еще была похожа на родео. Главным было удержаться в седле. Поэтому я бы не сказал, что в этом «Внутреннем отделе» мы только и делали, что болтали от скуки ногами. Время подкидывало нам новую работу — и внутри и снаружи.
А мировые анналы (выцветшие или нет — это другой вопрос) помнят, что:
17 января 1962 года Париж сотрясли семнадцать взрывов. Франция жила в ожидании военного переворота;
20 февраля американский космонавт Джон Гленн трижды облетел вокруг Земли;
19 марта генерал де Голль прекратил кошмарную войну в Алжире. А террористическая организация ОАС попыталась его убить;
с 14 по 20 мая Никита Сергеевич Хрущев посетил с официальным визитом Народную Республику Болгарию…
Боже мой! Интересно, помнит ли кто-нибудь об этом? Вы не сможете найти след этого события ни в одной из исторических хроник XX века. Холостой ход? Каприз? Что это были за причины, из-за которых вождь мировой революции позволил себе потратить целую неделю своей драгоценной жизни?
А что значил для нас визит Хрущева именно тогда, когда он был на пике своих возможностей и славы?
Человеческие воспоминания — это хамелеоны. Они представляют собой прошлое, которое постоянно приспосабливается к цвету настоящего. И все же — на что еще нам ссылаться?
Между 1956 и 1963 годами я видел в Хрущеве олицетворение спасительных исторических перемен. Десталинизация стала основным мотивом моего творчества. Я верил в его ложь, в то, что он восстанавливает чистые ленинские нормы и идеалы. Хрущев был актером, не подходящим для своей великой роли. Но он сыграл ее с наглостью и смелостью. В посредственном спектакле… Драматическая эпоха предоставляла материал для пьес и пострашнее.
Что осталось от этого «театрального оживления» и дошло до сегодняшнего дня?
Мне вспоминается одна из наших «мизансцен».
Подписная кампания газеты «Литературен фронт». Мы объезжали поселки Хасковской области. Встречались с организованными и ни о чем не догадывающимися читателями и поклонниками. Купались с Божидаром Божиловым в радиоактивных водах Арды. Лежали, чтобы обсохнуть, на ящиках с тротилом, приготовленных для взрывов в шахтах. Наконец, опять вернулись в Хасково.
Руководителями редакционной бригады были два члена ЦК БКП: Славчо Васев и Лозан Стрелков. Вероятно, по этой причине окружной комитет и организовал ужин в загородном ресторане «Кенана». Оказалось, что на ужине будут присутствовать и другие высочайшие гости из ЦК: Васил Иванов, завотделом пропаганды, и Георгий Боков, главный редактор газеты «Работническо дело». А кто-то приобщил к этому мероприятию и Георгия Джагарова, приехавшего на премьеру своей пьесы («Двери закрываются» или «И завтра будет день» — точно не вспомню…). Автор этого коктейля Молотова из видных персон, наверное, думал, что дружен и с экономией и с политикой! Наивный!
Джагаров пришел в легком подпитии и захотел сразу же поднять тост. Театр так театр! Он начал загадочно:
— Я пью половину этого бокала за присутствующих — и до дна за тех, кого с нами нет!
Воцарилось удивленное молчание.
— Смотрю я на этот стол и думаю, когда же наконец появится пастух с посохом и врежет хорошенько тем, кто задумал эти екатерининские походы в народ!..
Джагарова насильно усадили на место. Одни многозначительно покашливали. Другие хохотали. Славчо Васев плакал. Кто-то из местных начальников попытался исправить положение:
— Товарищи, поскольку Джагаров начал с шутки, я, если позволите, продолжу в том же духе. Товарищи из ЦК, Хасковский округ начинается с буквы «X» и, по закону алфавита, всегда оказывается в хвосте! И мы здесь этот звук «X» почти не произносим. Мы говорим Асково. Зачем нам нужна эта буква «X»? Я пью за исключение буквы «X» и за то, чтобы наш округ всегда занимал первое место! Ваше здоровье!
Глупая шутка могла бы, пожалуй, развеселить нас, если бы некий пожилой товарищ не произнес театральным шепотом:
— Насчет Хрущева — тут ты прав, пускай его исключат! Но букву «X»… зачем? С нее начинается столько важных слов…
Товарищи из ЦК поспешили покинуть это неуправляемое сборище. За ними ушли почти все остальные. Но мы — компания из нескольких человек — пересели на балкон, чтобы выпить там за столиком с героем вечера Джагаровым. Кто-то его поздравлял. Кто-то ждал продолжения спектакля. И оно не заставило себя долго ждать.
Ознакомительная версия. Доступно 29 страниц из 142
