Между тем дверца 'Волги' распахнулась, сверкнув черным лаком, и из нее легко выбрался средних лет мужчина в штатском. Впрочем, то, что он был одет в серые цивильные брюки и какую-то легкомысленную полосатую рубашечку, вовсе не меняло того факта, что это был тот самый 'товарищ полковник', к которому с таким почтением обращался пожилой гаишник, – он выглядел именно так, как, по мнению водителя, должен выглядеть одетый в штатское полковник.
Двигаясь быстро и деловито, он подошел к водителю и вполне приветливо поздоровался, из чего тот, умудренный горьким опытом, немедленно сделал вывод, что полковник этот служит где угодно, но только не в госавтоинспекции. От этого бедняге сделалось еще муторнее, чем было до сих пор.
– Придется осмотреть ваш груз, – сказал полковник. – Есть подозрение, что вы провозите контрабанду.
Водитель ударил себя кулаком в грудь, набрал побольше воздуха, готовясь отстаивать свои конституционные права и полную невиновность, но полковник остановил его, подняв руку в предупреждающем жесте.
– Лично вас пока никто ни в чем не обвиняет, – сказал он, и водителю очень не понравилось это 'пока'. – Куда вы должны доставить груз?
– В Великие Луки, – честно ответил водитель.
– А в путевке указано, что вы направляетесь в Ригу. Вам не кажется, что тут имеет место какое-то несоответствие?
Водителю именно так и казалось, причем с того самого момента, как начальник парка лично вручил ему путевку и на словах дал подробные инструкции. Он так и сказал полковнику и по просьбе последнего пересказал ему эти инструкции так точно, как только мог. Подумав, он добавил, что не проверил ящики с фурнитурой и что это, по его мнению, не является уголовно наказуемым преступлением.
– Разберемся, – пообещал полковник, безо всякой, впрочем, угрозы в голосе. Водителю даже показалось, что тот чувствует себя словно бы не в своей тарелке. Тут в душу его закралось подозрение, что полковник этот никакой и не полковник, а какой-нибудь ухарь, решивший свистнуть фуру с мебелью и толкнуть потом эту мебель по бросовым ценам, сорвав таким макаром немалую сумму. Собственная судьба мгновенно представилась водителю в самом что ни на есть черном свете: ему привиделась безымянная могилка где-нибудь в лесу под Ржевом, да так ясно, что ноги у него ослабели и перед глазами все поплыло.
Полковник, заметив его состояние, удивленно глянул, высоко заломив левую бровь, что-то сообразил и, хлопнув себя по лбу, предъявил водителю удостоверение личности – как полагается, в развернутом виде.
– Полковник Сорокин, – представился он. – Вы уж извините, совсем замотался. Если хотите, можете подать жалобу.
– И чего будет? – безнадежно поинтересовался водитель, невидящим взглядом скользя по строчкам в удостоверении.
– Выговор будет.
– Кому?
– Мне. Да что это с вами? Вы что, решили, что мне нужен ваш груз?
– Кто вас знает, что вам нужно, – махнув рукой, с горечью сказал водитель. Страх понемногу стал уходить. – Кузов открывать?
– Не здесь, – сказал полковник, и тут из 'Волги' высунулся кто-то и с легким раздражением крикнул:
– Сорокин! Ну что ты копаешься, как курица в навозе? Время! – и показал на часы.
– Следуйте за 'Волгой', – сказал водителю Сорокин. – Документы ваши пока побудут у меня.
Пребывая в самом мрачном расположении духа, водитель взобрался в успевшую за время вынужденной стоянки раскалиться кабину, с лязгом захлопнул дверцу и выехал на дорогу, держась в кильватере черной 'Волги'. Посмотрев в зеркальце, он заметил, что по пятам за ним движется хлебный фургон, водитель которого, насколько он мог припомнить, никаких указаний от полковника Сорокина не получал и, значит, был с ним заодно.
Дурные предчувствия снова стали закрадываться в душу водителя. Он нашарил под сиденьем увесистую монтировку, вряд ли до конца сознавая, что делает и, главное, зачем.
На окраине Ржева 'Волга' свернула в распахнувшиеся перед ней ворота какого-то склада. Оба грузовика въехали следом, и ворота со скрипом закрылись.
Лязгнув, сомкнулись тяжелые створки, и седой старикан в засаленной фуражечке армейского образца проворно задвинул массивный засов. Несчастный водитель снова, как за спасительную соломинку, ухватился за свою монтировку, но тут задний борт хлебного фургона распахнулся, и оттуда посыпались одетые в камуфляж фигуры. Увидев автоматы и черные трикотажные маски, водитель поспешно затолкал монтировку под сиденье и покорился судьбе.
Впрочем, к нему даже никто не подошел. Работая с фантастической скоростью, люди в масках разгрузили фургон и с натугой выволокли из дальнего угла четыре громоздких ящика, в которых, как говорилось в накладной, была фурнитура – болты, шурупы, пробки и прочая дребедень, которая обычно прилагается к мебели.
Сорокин подошел к кабине и стукнул в дверцу.
Водитель выставил в окошко хмурое испуганное лицо, на котором длинные кавказские усы теперь почему-то казались лишними.
– Это фурнитура? – спросил полковник.
– Ясное дело, – сказал водитель.
– А не многовато ее, вы как считаете?
Водитель посмотрел на четыре громоздких ящика и пожал плечами.
– Не знаю. Я мебель везу, к мебели положена фурнитура. А сколько ее должно быть, не знаю.
Мебель-то вся в упаковках...
– И то верно, – согласился полковник, оглядывая плоские пакеты из оберточной бумаги, сложенные у заднего борта фургона. – Ну, ладно.
Взглянуть на свою 'фурнитуру' не хотите?
Без особого желания водитель выбрался из кабины и подошел к ящикам, возле которых уже стоял, поигрывая монтировкой, плечистый крепыш в черной маске.
– Открывайте, – сказал ему полковник, но крепыш почему-то помедлил, оглянувшись на стоявшую поодаль 'Волгу'.
Сидевший в 'Волге' человек, заметив эту заминку, кивнул крепышу головой.
– Открывай, открывай, – сказал он, и тот немедленно вогнал острый конец монтировки в щель между крышкой и стенкой ящика.
Звякнув, отскочила лопнувшая металлическая лента, гвозди завизжали, выходя из плотной древесины, чьи-то руки подхватили и сняли крышку, и водитель увидел множество плотно уложенных брусков невзрачного серого металла, прикрытых сверху все той же оберточной бумагой.
– Это что? – спросил он у полковника, от растерянности позабыв, что вопросы здесь задает вовсе не он.
– Это вольфрам, – ответил полковник. – Это чертовски много вольфрама.
В полдень дверь без стука распахнулась, и на пороге возник старый знакомый. Илларион разлепил веки и окинул его взглядом, казавшимся куда более мутным, чем он был на самом деле. Толстая гипсовая повязка на указательном пальце подсказала ему имя – точнее, кличку: Буланчик. Пухлые губы недоросля, носившего это лошадиное прозвище, растянулись в сальной усмешке, когда он увидел на подушке рядом с головой Иллариона еще одну всклокоченную со сна голову.
