В 1983-м году мы узнали, что Хенице назначен к полету, а он был на пять лет старше меня… Тут у Глушко могли возникнуть сомнения – так ли безупречна моя кандидатура? Если в 77-м желающих на трехмесячный полет не было, то тут быстро появились желающие слетать на неделю на Салют-7. Говорили: Гречко слишком грузный! Гречко слишком старый! У него кости не выдержат! Только, прости Господи, эксперимент с труппами моего возраста и моей комплекции, который специалисты провели специально для меня, доказал: кости выдержат.
А что касается комплекции… Когда-то я был высоким и стройным, а потом погрузнел… Мне позвонил Глушко, спросил про вес. Я гарантировал ему, что за полтора года сброшу вес до полетной нормы. Вес космонавта важен при посадке. Все рассчитано на жесткий удар о землю – на случай, если не сработают двигатели мягкой посадки. Кстати, худший удар – о мокрый песок, это хуже, чем приземление на камни.
У нас кресло с амортизацией и вес космонавта в кресле не должен превышать определенной величины. Если космонавт легче восьмидесяти килограммов – ему добавляют свинцовый груз. А тяжелее быть нельзя… Мне нужно было похудеть на десять килограммов. В своем шкафчике для спортивной одежды и инвентаря я повесил график изменений веса. Взвешивался каждый день занятия спортом. И в зависимости от графика увеличивал физические нагрузки: больше занимался со штангой, больше плавал. Ну, и ел меньше. Похудеть было несложно.
К полету вес у меня был нормальный, но – на грани. И вдруг в последнюю ночь мне до одури захотелось шашлыка с пивом! Я не выдержал и позволил себе стакан пива и несколько кусочков шашлыка. Ну, думаю, все. Утром взвешивание покажет, чего стоил мне этот ужин. И так я волновался, всю ночь ворочался, что взвешивание показало: даже похудел.
Иногда меня спрашивают – хочу ли я сейчас поработать в космосе. Есть у меня свое кредо, я считаю, что в полете нельзя быть обузой ни для кого. Да, иногда мне хочется полететь. Но я понимаю, что уже не способен, потому что уже нет необходимого здоровья, знаний, силы, точности движений – мне ведь за восемьдесят. А летать для возрастного рекорда, как мышь лабораторная, чтобы надо мной эксперименты делали, не хочу. Гленн согласился на суточный полет в этих целях – а я ни за что не согласился бы. Признаться, я убирал рвоту за другими и не хочу, чтобы убирали за мной.
Третий полет
В космосе нет невозможного. На станции «Салют-7», где мне предстояло работать, однажды внезапно пропало электричество. Она потеряла ориентацию в пространстве, температура внутри резко снизилась. Замерзла вода, полопались трубопроводы. Космонавты Владимир Джанибеков и Виктор Савиных сумели состыковаться с беспорядочно вращающейся поврежденной станцией, провели восстановительные работы. Это был подвиг, настоящий технический и человеческий подвиг, я нисколько не преувеличиваю. Я считаю Володю и Виктора лучшими, самыми профессиональными космонавтами нашего времени. Они в труднейших условиях «оживили» станцию. Космос – это сфера деятельности профессионалов. Владимир и Виктор доказали свой высочайший профессионализм. Когда через некоторое время я туда прилетел, то даже пошутил на этот счет: «Ребята, а не выдумали ли вы эту ситуацию?» На борту все в лучшем виде, никаких следов не осталось.
В третий полет я отправился дважды дедушкой. У моего сына Алексея уже были дети.
Руководство сначала относилась к этому полету как к простой пересменке экипажей на Салюте-7. Но я с такой постановкой вопроса был не согласен. Во втором полете мы получили научную информацию о тонкой слоистой структуре атмосферы Земли. На фундаменте тех результатов мы со Станиславом Савченко составили научную программу по исследованию атмосферы Земли.
Во время предыдущих полетов я не раз ворчал на составителей научной программы, что они планируют слишком много экспериментов. И у космонавтов вечно не хватает времени на их реализацию. А сейчас я сам стал составителем программы – и вставил туда много длительных экспериментов. Совершил ту же ошибку, что и мои предшественники… Научная программа недельного полета оказалась небывало насыщенной. Я думал, Джанибеков и Савиных меня обругают и, может быть, побьют. А они сказали: «Добавляй еще, нам понравилось работать так целенаправленно!»
В подтверждение моих слов приведу отрывок из книги Виктора Савиных: «Г. Гречко прибыл как специалист по геофизике. Благодаря новой организации работы мы за короткое время выполнили массу новых экспериментов, вдвоем это было бы сделать невозможно… Слаженность доброго десятка научных приборов требовалась идеальная. Дома мы в таком составе все это не проходили, пришлось навыки обретать на лету».
В том полете я убедился: с такими профессионалами, как Джанибеков, Савиных и Волков-старший, на орбите даже горы можно свернуть если бы они там были.
Пришло время возвращения на Землю. Когда мы с Джанибековым в Союзе отчалили от станции Салют-7, я должен был с борта корабля сделать фотографии нашей знаменитой орбитальной станции.
Мы отходили от станции. По программе двигатели отвода работают десять секунд. За это время мы слишком удалимся от станции, и снимки получатся мелкими, невыигрышными. Такими и получались до нас снимки орбитальных станций. Поэтому я выключил двигатели отвода через пять секунд – и принялся фотографировать. ЦУП реагировал нервно, требовал включения на отвод.
А я снимал, станцию на фоне морей, гор, над горизонтом Земли… До меня снимков орбитальных станций на фоне Земли не было. Из ЦУПа предупреждали: «Ты же столкнешься!». Но я баллистик и в законах движения кое-что понимаю. Отснял две пленки. Я снимал, Джанибеков перезаряжал, заменял объективы. Меня предупредили: за такое нарушение дисциплины вылетишь из космонавтов.
Снимки получились по тем временам удивительные! Сейчас, конечно, космонавты снимают намного лучше и техника другая. Но для 85 года это был прорыв. На Земле нас встретили угощениями. Фотографы преподнесли нам по куску арбуза. Мы попозировали для фотографов – и тут же врачи отняли у нас арбуз. Они его не проверили и запретили есть. Даже откусить мы не успели! Но фотографы тут же угостили нас еще и апельсинами. И тут уж мы успели их попробовать прежде, чем подоспели строгие врачи со своими запретами.
Мы с Джанибековым после полета пришли к Генеральному конструктору В. Глушко. Побеседовали у него в кабинете, и я показал ему снимки. Валентин Петрович обеими руками буквально вцепился в фотографии. Он любил и понимал пропаганду космических достижений, знал толк в «пиаре» и сразу оценил значение этих снимков. «Это просто здорово! Подпишите мне!»
Мы с Джанибековым, как авторы, подписали фотографии. А я сказал: «Валентин Петрович, вот вам понравились, а меня за эти фотографии из космонавтов выгоняют! За то, что замедлил расхождение со станцией». Глушко только махнул рукой: «Ниоткуда вас не выгоняют!» Он понял, что при десятисекундном отводе от станции таких снимков не было бы.
Вскоре он поздравил меня с праздником открыткой, в которой были слова: «Готовьтесь к четвертому полету!» Но в 1988-м году я сказал в интервью: «Я, в общем, уже заканчиваю карьеру космонавта. Вот сейчас прошел комиссию, годен к четвертому космическому полету. Ну, хорошо, слетаю в четвертый. С трудом могу себе представить пятый. А до космических мостов и лифтов я, наверное, не доживу».
