Бейта работала в Фонде народов и была замужем за Кинейтой. Мне казалось, что они абсолютно счастливы в браке. Они были нежны друг с другом. Кинейта относился к Бейте уважительно и души в ней не чаял. У них рос чудесный двухлетний сынок.
– Бейта была влюблена в другого, – рассказала Сильвия. – И хотела выйти за него. Но Кинейта не готов был принять ее отказ, потому украл ее и держал в заложницах две недели, пока она не согласилась выйти за него.
Я не понимал, как такое возможно.
– Но почему ее родные или тот, другой парень не выкрали ее?
– А чем ты думаешь Кинейта занимался все эти две недели? Он с ней спал. Она опозорила свою семью. А другому парню после этого она была уже даром не нужна. Вот у нее и не было выбора. Пришлось выйти за Кинейту.
– А мне кажется, она счастлива с ним.
– Так и есть. Он же адвентист седьмого дня. Не пьет и не бьет ее.
По меркам Кирибати – настоящая находка. К тому же у Кинейты была работа. Да и танцевал он неплохо. На конкурсе он представлял Министерство образования, где трудился над «разработкой программы».
День конкурса приближался, и министерства утвердили окончательный состав певцов и танцоров для своих команд. Некоторые из них для этого расширили определение «министерского работника». К примеру, Министерство окружающей среды заприметило Бвенаву и Тьябо, прекрасных танцоров, и пригласило Фонд народов участвовать в конкурсе от своего имени. Ведь Фонд народов занимался чем-то, что имело отношение к охране окружающей среды, так? Значит, имел отношение и к министерству. Сотрудники фонда очень обрадовались. Сильвию тоже пригласили танцевать, решив, что участие женщины ай-матанг в одном из «сидячих» танцев завоюет им несколько очков.
– Надо участвовать, – решила она. – Это же культурный опыт. А мне нужен культурный опыт. Мы же за этим сюда и приехали, верно? Но совсем не хочется четыре недели торчать в манеабе до трех утра, разучивая сидячий танец. Думаешь, очень плохо будет, если я откажусь?
– Нет. А если хочешь надеть юбку из травы и лифчик из половинок ореха, найдем тебе такую возможность, помимо конкурса.
Я, разумеется, был рад, что Сильвия отказалась танцевать. Ведь ей тоже пришлось бы пожертвовать сексом, чтобы духи танца не обиделись. А я не был готов разделить с ней эту жертву. Не хотелось мне и смотреть, как в тело Сильвии вселяются духи. Меня это пугало. Я каждый раз чувствовал себя очень неуютно, когда при мне в танцора вселялся дух. Все начиналось с неконтролируемого лая и воя, за ними следовали слезы, и в конце концов танцор падал на пол и трепыхался, как рыба, а потом терял сознание. Под одобрительные кивки зрителей его выносили из манеабы. В целом ощущение такое, будто у шизофреника случился эпилептический припадок. Зрелище не из приятных. Мне очень хотелось, чтобы духи наконец оставили танцоров в покое.
Однако ай-кирибати очень стремятся к тому, чтобы дух танца овладел ими. Каждый день сотрудники Фонда народов приползали на работу после репетиции, которая обычно затягивалась до утра. Измученные, голодные, они вовсе не радовались новому рабочему дню. Часовой обеденный перерыв превращался в трехчасовой послеобеденный сон. Ровно в полдень фонд в полном составе расстилал циновки и укладывался баиньки – кроме Бвенавы, которому выделили отдельную комнату, так как он храпел.
– И что мне делать? – недоумевала Сильвия.
А ничего. Вся Тарава могла думать только о Конкурсе Песни и Танца. От рассвета до заката изнуренные голодом и отсутствием секса полусонные люди из танцевальных команд в коматозе дожидались вечера. А по ночам все до единой манеабы подходящих размеров гремели от топота сотен ног и воплей участников, распевающих гимны предков. Я был счастлив – целый месяц без «Макарены»!
Наконец настал День независимости. Нас с Сильвией, как почетных гостей из Фонда народов, пригласили наблюдать за событием из почетной ложи, представлявшей собой кусок цемента сомнительной прочности. Праздник начинался в полвосьмого утра. Обычно я не праздную с полвосьмого утра. В это время я обычно даже не в сознании. Но для столь раннего начала был хороший повод. На так называемом поле (оптимистичное название) собрались сотни детей, расставленных шеренгами по образцу нацистских колонн на нюрнбергском митинге. Впереди стояли полицейские – двадцать офицеров, которым посчастливилось стать символами военной мощи Кирибати. В руках у них были мушкеты времен Англобурской войны. К мушкетам крепились штыки. Патроны для этих мушкетов перестали выпускать в 1908 году.
На самом деле очень хорошо, что у полицейских на Кирибати не было оружия. В других тихоокеанских странах армия развлекается, устраивая военные перевороты, подстрекая гражданские войны, зарабатывает на жизнь торговлей наркотиками – одним словом, ведет себя в точности как школьные хулиганы, в чьи руки попала парочка М-16. Однако на Кирибати величайшим устремлением любого полицейского было отнюдь не носить мушкет, а стать участником «те брасс банд» – полицейского марширующего оркестра. Участники оркестра стояли рядом со своими вооруженными товарищами и, как и все остальные, ждали, когда президент, вице-президент и прочие закончат свои речи. Речей было много. И они были длинные. Раздали много орденов. Тем временем солнце все выше поднималось по небосклону, и поле, которое на самом деле было вовсе не полем, а голой плитой белой коралловой породы, раскалилось до температуры жарения, и участники парада начали падать один за другим.
Первым повалился полицейский. Он уронил мушкет, закачался и рухнул оземь. Его тут же подобрали двое с носилками и отнесли к краю поля, где был натянут навес, отбрасывающий тень. Затем в обморок упала школьница. Ее тоже оттащили под навес. К тому времени, как закончились речи, еще одиннадцать человек получили тепловой удар. А ведь было лишь полдесятого утра. Я, кажется, уже говорил, что на Кирибати жарко?
Под предводительством оркестра – тот играл с таким энтузиазмом, что украсил бы любой Октоберфест, – оставшиеся участники парада начали маршировать. Маршировать ай-кирибати обожают: сказывается наследие британской колониальной эпохи. Мне всегда было любопытно наблюдать за тем, какие обычаи и традиции остаются после ухода англичан. Ай-кирибати не прониклись любовью к крикету. Это вполне понятно, ведь речь идет о зануднейшей игре, когда-либо изобретенной человечеством. А вот тушенка, увы, осталась. И обычай маршировать во время празднеств. Школьники, одетые в традиционные костюмы, шеренгами топали по кругу. То быстро, то медленно, то левый поворот, то правый – они показывали свое мастерство. Зрители с удовольствием наблюдали за демонстрацией сего околовоенного искусства. Они катались со смеху, сбивая друг друга с ног. Ай-кирибати умеют разбавить пафос здоровой дозой глупости.
К вечеру торжество переместилось в манеабу при протестантской церкви Кирибати в Бикенибеу – это одна из крупнейших манеаб на острове. Когда начался Конкурс Песни и Танца, сидячих мест уже не осталось. Я попытался представить американский эквивалент этого соревнования: сотрудников Министерства обороны в юбочках из травы и лавалавах, готовящихся выступить против ужасных соперников из Министерства здравоохранения и соцобеспечения. С большим трудом мне удалось нарисовать перед глазами Мадлен Олбрайт в лифчике из половинок кокоса. И все же этот образ был каким-то нереальным, что, пожалуй, и к лучшему.
