Ознакомительная версия. Доступно 19 страниц из 95
«Это была одна из самых незаурядных женщин, с которыми пришлось мне в жизни встретиться, – вспоминал в своей мемуарной книге кн. С. Щербатов. – Неустойчивого и даже несколько взбалмошного нрава (ее собственные записки об этом немало свидетельствуют. – Б.Н.), широко образованная и начитанная, властолюбивая, с большими запросами и, безусловно, с искренней любовью к искусству, она была не только выдающейся меценаткой… помогавшей щедро художникам, но и крупной общественной деятельницей и, кроме всего этого, серьезной работницей в искусстве в очень специальной области» (речь идет об эмали, над секретами которой Тенишева и «билась годами в своей лаборатории». – Б.Н.).
Не разделяя того «псевдорусского, национального направления», которым увлекались и в Талашкине, и в Абрамцеве, кн. Щербатов с восхищением пишет об энергии этой замечательной женщины и ее преданности избранному ею жанру в искусстве:
«Серьезное и любовное отношение к своей сложной работе этой блиставшей своими туалетами, своей нарядной внешностью, своими выездами [дамы] – в то время, как она в качестве супруги комиссара русского отдела на международной Парижской выставке принимала весь Париж в своем отеле, – было весьма почтенно и не носило никакого любительского характера. За свои заслуги перед искусством она была избрана почетным членом Общества Осеннего Салона».
На смерть М.К. Тенишевой откликнулись за рубежом многие изгнанники – Кондаков, Билибин, Львов, Репин… У нищавшей же России были тогда другие печали…
…Когда я гулял по Сен-Клу в эти последние (наверно, за всю мою жизнь последние) дни своей «штатной» работы и перебирал в памяти все минувшие беды этих мест, эпизод моего собственного, не замедлившего последовать увольнения из небоскреба с темными окнами и изгнания из конторы Сен-Клу начинал мне казаться событием совершенно ничтожным. Посещение же исторического музея Сен-Клу помогло мне поставить это увольнение в должную историческую перспективу, однако окончательно успокоил меня лишь плеск воды у знаменитых каскадов здешнего парка. Известно, что шум водопадов и ручьев положительно действует на нашу нервную систему. Мудрые таджикские старики из горных селений устраивают в безмолвных этих горах крошечный водопад – новардон – близ чайханы. Под его шум спокойнее думать о смерти. Милейший поэт Василий Андреевич Жуковский, склонившись однажды к водопаду в немецком курортном городке, понял, как ничтожна одна-единственная капелька, наша жизнь, в потоке быстротекущей жизни немолчного водопада.
Эту благотворную роль недвижных бассейнов, а также падающей воды, играющих водных струй и фонтанов знали еще древние римляне. Они и передали это знание потомкам своим, итальянцам. Те из вас, кому доводилось бывать на кардинальской вилле в Тиволи, близ Рима, имели случай убедиться, что отцы церкви тоже высоко ценили фонтаны. Такой фонтанной изощренности, как на вилле Эсте в Тиволи, мне лично не доводилось видеть нигде.
Мария Медичи, подарившая некогда местечко Сен-Клу архиепископу Парижскому Жану-Франсуа Гонди, ссудила ему и вывезенных ею из родной Флоренции фонтанных мастеров братьев Франчини. Однако подлинное устройство каскадов и сада предпринял уже во второй половине XVII века герцог Филипп Орлеанский, и плоды его трудов (а также, конечно, творения его мастеров, вроде Андре Ле Нотра или Жюля Ардуэн-Мансара) живы и по сей день. Конечно, по протяженности своей здешняя система каналов, питающих каскады и пруды, уступает версальской системе, имеющей протяженность 250 километров, но и в парке Сен-Клу система тоже солидная – 45 километров. Но самое поразительное, что все это, и фонтаны, и струя водомета, вылетающая на 30 метров в высоту, – все это работает за счет естественного тяготения, благодаря сорокаметровому перепаду в высотах берега и парка. И, на наше счастье, из двадцати четырех бассейнов, фонтанов и каскадов XVII века двадцать действуют еще и сегодня. Конечно, воду, как и триста лет назад, приходится экономить, а все же нынешнее Управление фонтанов Версаля, Марли и Сен-Клу привело в действие всю систему, и теперь в воскресные дни июня под музыку Люлли, Куперена, Делаланда и Шарпантье вдруг оживают старинные каскады, фонтаны и водометы. Причем мастерам удается сохранять всю старинную технику, никаких новшеств – никакой подкачки, никакого бетона: земное притяжение, глина, свинец…
Проходя по парковой аллее Тийе, можно увидеть справа верхнюю цепочку каскадов, сооруженных в 1667 году Ле Нотром, а слева – нижние каскады, устроенные на 30 лет позже Мансаром. Герцог Людовик Орлеанский заказал еще позднее, в 1734-м, статуи, символизирующие Сену и Марну. Внизу, у большого каскада, раскинулась эспланада, на которой обычно проводят местные праздники. Эспланада тянется до Севрской решетки и знаменитой Севрской мануфактуры. Но и в самом Сен-Клу в течение столетия, начиная с 1677 года, тоже производили знаменитый здешний фарфор, который славился высоким качеством, своей прозрачностью, своим декором – синими камеями, позолотой и полихромным узором.
Прогуливаясь от бассейна Подковы по аллее Мали, можно выйти к павильону Бретёй, а по аллее Балюстрады можно выйти к террасе Фонаря. Она расположена на почти стометровой высоте, и с нее виден весь (а может, почти весь) Париж. Что до фонаря, то он там действительно был. Он назывался Фонарь Демосфена, и сооружение это представляло собой копию подобного же афинского памятника. Когда фонарь был зажжен, парижане знали, что император в тот вечер в Сен-Клу. Император считал, что подданные его должны пристально следить за высочайшими перемещениями и знать, что император-отец не спит, что он день и ночь думает об их благополучии (как сформулировал это позднее какой-то поэт-подхалим: «заботится Сталин в Кремле»), а не ласкает очередную даму (притом за казенный счет)…
Большой парк Сен-Клу с его садами Трокадеро, распланированными во времена Второй империи в английском стиле, а также бассейны, лужайки, фонтаны, аллеи, холмы и лес – все это делает Сен-Клу идеальным местом для прогулок. Любители старины могут, впрочем, и в самом городке найти кое-что интересное – вроде больницы, основанной Марией-Антуанеттой, или статуй XVII века в неоготического стиля церкви городка.
Мне доводилось бывать в гостях на тихой зеленой улочке этого городка у приятеля, имевшего там виллу. Выйдя от него как-то поздно вечером на улицу, я повстречал марокканца с двухколесной тележкой. Он доверительно спросил меня, не видел ли я вещи. Убедившись, что я не понимаю, о чем речь, он объяснил мне, что обитатели вилл часто выбрасывают за ворота всякое старье, а он подбирает. Потом он продает его на блошином рынке у заставы Монтрёй.
– Здесь старые вещи не такие старые, как в других местах, – сказал он доверительно. – Люди тут живут богатые.
Я пожелал ему удачной охоты и повернул к метро.
– До встречи, – сказал он дружелюбно.
– До встречи на блошином рынке! – уточнил я.
Помню, что, расставшись в конце концов с французской переводческой конторой, с ее дураком-начальником, с бесплатной столовкой и зданием из темного стекла, я не перестал гулять по дорожкам прекрасного парка Сен-Клу, но теперь мне вспоминались здесь на досуге совсем другие истории, из другого века. Я вспоминал молодого красавца Дюма-сына, влюбившегося в шальную русскую дамочку, жену дипломата Дмитрия Нессельроде Лидию, которая лечилась в Париже от семейной хандры и без труда обольстила поэта, лишь недавно потерявшего чахоточную «даму с камелиями». Влюбленные бродили целый день по дорожкам этого самого парка, а потом молодой Дюма прочитал своей даме (в присутствии умиленного Дюма-папеньки) свои новые стихи:
Ознакомительная версия. Доступно 19 страниц из 95
