– Без вашей помощи мне никак не обойтись, – вздохнул Топыряк. – Ну что, поможете?
– Нема базару, – довольно невнятно выразился Рыггантропов. Тили-Тили просто кивнул.
– Признавайся, каменная башка! – сержант Калис предпочитал вести допрос в стиле «говори-а-не-то-по-поч-кам». – Это ты сделал?
– Это у троллей головы каменные! – сидящий на стуле маленький, но очень бородатый гном воинственно выпятил невидимый под рыжими волосами подбородок. – И в чем я должен признаваться?
– Во всем! – посоветовал Лахов. – Чистосердечное признание облегчает вину!
Ргов с удивлением посмотрел на командира. Самая умная фраза, на которую до сего дня был способен лейтенант, звучала примерно так: «Эйты, ещепива, побольшеипобыстрее!».
– А какую вину? – несмотря на отсутствие под рукой топора, гном не собирался сдаваться.
– Свою! – рявкнул Калис, нависая над гномом. Сегодня сержант нацепил клетчатую юбку – традиционную одежду обитателей Лоскута Низкие горы, и торчащие из-под нее кривые волосатые ноги выглядели настоящим орудием уст-Ращения.
– Да ни в чем я не виноват! – гном несколько оторопел.
– Это ты так думаешь! – вновь вступил в дело лейтенант. – А вот мы уверены в обратном! Что ты делал вечером того дня?
– Какого дня?
– Ну и тупые задержанные пошли! – сокрушенно вздохнул Лахов. – Тебе что, в детстве на голову булыжник упал? Того дня, в который ты совершил преступление!
– Да какое? – гном по имени Большая Кирка, судя по всему, готов был зарыдать. – И на голову мне упала вагонетка с рудой, а не булыжник!
– Признавайся сам! – Калис порылся где-то под плащом, который носил постоянно, и с легким звяканьем извлек большой и очень кривой нож. – А не то мы перестанем разговаривать с тобой... как это называется?., вежливо, и перейдем к настоящему допросу!
– А что был за день, в который я совершил преступление? – завидев нож, Большая Кирка решил пойти навстречу страже.
– А ты не знаешь? – удивился Лахов.
– Я... эээ, забыл!
– День Изящного Слизняка.
– Да я в тот день из лавки не выходил! Чем хотите поклянусь!
– Точно? – Калис вытащил из-под плаща устрашающего вида щипцы и попытался с их помощью откусить заусенец. С таким же успехом можно было использовать лом в качестве иголки.
– Да! Да! Никуда не выходил!
Стражники удивленно переглянулись. Одним из навыков их профессии было умение отличать ложь, даже тонко спрятанную. И каждый из них готов был поклясться, что Большая Кирка не врет.
Мало кто осмелится врать, завидев инструменты Калиса.
Гном был уверен, что в тот вечер не выходил из лавки. Но в то же самое время его видели среди толпы, громившей храм. Большинство гномов для людей на одно лицо, и Лахов мог заподозрить, что жрецы просто ошиблись. Но Большая Кирка благодаря рыжей бородище выделялся сильнее, чем баран в волчьей стае.
– Ладно, – сказал лейтенант Калису. – Давай этого назад в камеру и тащи сюда этих феев...
– Отпустите! Я ни в чем не виноват! Не хочу в камеру! – вопли гнома стихли в коридоре, а Калис вскоре вернулся. Сержант из тюремной охраны вел за ним скованных одной цепью феев.
Надпись на значке каждого из них гласила: «Хочишь пахудеть? Спраси меня – КАК!».
– И что, люди спрашивали у вас «как»? – полюбопытствовал Ргов, глядя на существ, больше всего похожих на голодающих дистрофиков с крыльями.
– Почему только люди? – обидчиво вскинулся злой фей. – И все прочие тоже! Даже Толстый Маззи!
Ргов поперхнулся.
– Ладно, это к делу не относится, – Лахов наклонился вперед, – а ну-ка скажите мне, что вы делали в храмовом квартале в день Изящного Слизняка?
Лейтенант примерно догадывался, каким будет ответ, и до ужаса боялся, что он именно таким и окажется.
Правила, которым обязаны следовать решившие пообщаться главные жрецы разных божеств, куда сложнее, чем этикет взаимоотношений между матерью чернокожего императора Дагомеи и его второй женой.
Ошибка тут будет стоить потери репутации, а среди жрецов лишиться ее куда хуже, чем утратить жизнь.
Войти на территорию чужого храма для главного жреца считалось не просто неприличным, а УЖАСНО неприличным, поэтому Зубост Дерг некоторое время прогуливался около открытых ворот святилища Одной Бабы, пока его не заметил один из ее младших служителей.
Внутри храма закипела суета и вскоре на улицу выбрался крошечный человечек, облаченный в оранжевую рясу. Он Уставился куда-то в небеса и тонким голосом проговорил:
– Неплохая нынче погода...
Зубост Дерг, который за время «прогулки» успел оценить царящий на улице мороз (теми частями тела, которые не были прикрыты одеждой), поглядел на затянутый тучами Небосвод и заметил:
– Несомненно, – и только после этого служитель Бевса-Патера; Отца Богов (звание номинальное) повернулся к человеку к оранжевой мантии: – О, господин Пуфик Нал? Как приятно вас встретить так неожиданно!
– Да-да, – обладатель тонкого голоса сделал вид, что только что заметил Зубоста Дерга. – Исключительно приятно... Как поживаете?
– Великолепно, – уныло ответил служитель Бевса-Патера, разглядывая проломленную стену святилища Одной Бабы. – А вы?
– Все отлично, – Пуфик Нал, главный жрец Одной Бабы, проследил за взглядом Зубоста Дерга и поперхнулся.
Можно было предположить, что главному женскому божеству Лоскутного мира служат жрицы, но на самом деле Одна Баба исключительно ревнива, и в храмах ее подвизаются только мужчины.
Лишенные, правда, некоторых существенных частей тела.
– Может быть, обойдемся без вежливости? – шепотом предложил Зубост Дерг, предварительно оглядевшись. – Поговорим нормально?
Пуфик Нал вздрогнул, на его лице, размерами не превосходящем кулак, отразился ужас.
– Ладно, давай, – выдавил он через силу.
– На вас тоже напали? – быстро спросил Зубост Дерг. – Разгромили все, а сила богини не помогла? А на воззвания она не ответила?
– Ответила, но лучше бы не отвечала, – жрец Одной Бабы поперхнулся еще раз, – я некоторые новые слова узнал...
– Представь себе, то же самое у Турнепса, Раздины, Мили-Пили-Хлопса и даже у Вяжи...
– Ого! И у Вяжи?
– И у него, – кивнул жрец Бевса-Патера. – Боги оставили нас и почему-то не могут или не хотят помочь! Но если мы не остановим этих святотатцев, то разрушения будут продолжаться! Так что надо действовать самим!
– Что же ты предлагаешь? – Пуфик Нал сгорбился, став еще ниже, и Зубосту Дергу приходилось опасно наклоняться, чтобы собеседник слышал его шепот.
