Он сказал это так убежденно, как будто путешествие в будущее – обычная вещь для каждого человека. Я не стал вступать с ним в полемику, не стал возражать, что ведь будущего практически никто не знает. А если случайно и подсмотрит, то оно становится уже не будущим, а прошлым, и ничего хорошего из этого не получается.
– Я пережил страшные моменты, – продолжал Борис, – но все окупилось сполна. Теперь я знаю цель своей жизни. А все началось с одной фразы. – У Бориса сделалось какое-то загадочно вдохновенное выражение лица. – Охранник, когда открыл камеру, сказал не то, что говорит в таких случаях: Стотланд на выход или Стотланд с вещами на выход – меня как раз должны были освободить. А совсем другое: Свобода присуждается Борису Стотланду! Не знаю, почему он так сказал. Наверное, хотел пошутить или просто смеялся. Там все ко мне относились с насмешкой, хоть и подозревали в убийстве. Но в следующий момент я перенесся в зал, где происходило награждение. Я шел к сцене по проходу между зрительскими рядами. Ослепительно сверкали лампы, огромная люстра свисала с потолка. На сцене стояли седой очень худой старик в темно-синем костюме и красивая девушка в красном платье. У старика в руке был белый конверт. Девушка улыбалась. Мне присудили премию за выдающееся открытие, которое принесло пользу всему человечеству, и я шел ее получать. Я поднялся по ступенькам на сцену.
Борис замолчал, мечтательно улыбаясь. Я был очень за него рад. И не потому, что поверил, будто его будущее обязательно сбудется, а потому, что он был в таком необыкновенно счастливом настроении. И все же не смог удержаться от иронии.
– А где все это происходило? В Стокгольме? – спросил я и тут же об этом пожалел – Борис обиделся.
– Нет. Не там. Это была другая премия. Но мне ее хватило, чтобы купить шикарный дом, – сквозь зубы произнес он и замолчал, ничего больше не поясняя.
Чтобы разрядить обстановку, я стал выкладывать из сумки то, что ему принес: фрукты, сласти и всяческие мясные деликатесы. Он с хмурым видом за мной наблюдал. Но вдруг его лицо опять прояснилось.
– Извини, забыл спросить, как у тебя дела с братом?
– А что с братом? – осторожно спросил я – вопрос мне очень не понравился. – Он, как ты знаешь, давно умер.
– Ну да, я просто подумал, может, тебе удалось с ним пересечься.
– Каким образом?
Теперь уже я говорил сквозь зубы, поражаясь бестактности Бориса.
– Мало ли, – задумчиво проговорил он. – Перенесся в наше время и тебя навестил. Смог же я тогда его сфотографировать.
Разговор мне нравился все меньше и меньше.
– А кстати, – сердито спросил я, – что ты делал в тот вечер у магазина оргтехники?
Борис усмехнулся и посмотрел на меня как-то странно.
– Думал, вдруг опять получится встретить твоего брата. Я хотел тебе помочь, а ты так рассвирепел, так на меня набросился. Видишь ли, – Борис опять заговорил заговорщическим шепотом, – у меня была одна теория. Она возникла, когда со мной начались все эти перемещения, но я не верил себе, многое списывал на болезнь. То есть не то что бы совсем не верил, но все время сомневался. А когда увидел фотографию твоего брата, понял: все, что происходит со мной, – не болезнь, а реальность. Так вот. Моя теория состоит в том, что время линейно. Прошлое, настоящее, будущее – все века, все эпохи существуют одновременно. Историческая эпоха – это и есть рай, ад, чистилище, в зависимости от того, что она собой представляет. Тебя посылают в то время, которого ты заслуживаешь. Нагрешил где-нибудь в греческом золотом веке, значит, в следующей жизни родишься в мрачном жестоком Средневековье. Страна рождения тоже выбирается по степени твоего греха: инквизиторская Испания, Россия… Ну, Россия-то вообще вечное чистилище.
– Ну хорошо, – перебил я Бориса, – а какое отношение ко всему этому имеет мой брат?
– Да как ты не понимаешь?! – возмутился Борис. – Если моя теория верна, если все времена существуют одновременно, то перемещение из одного в другое – такая же заурядная вещь, как перемещение в пространстве. Нужно просто знать путь, то есть межвременные проходы. Впоследствии можно было бы даже составить карту.
– Ну а магазин оргтехники, куда ты пришел, тогда при чем?
– Ты что, совсем тупой? – взвился Борис, подскочив на кровати. – Именно там я встретил твоего брата, именно там его сфотографировал. Значит, где-то в этом месте и есть межвременной проход. Вот я и хотел это проверить.
– И что, проверил?
– Не получилось. Ты помешал. Так не вовремя появился. На какой-то момент я принял тебя за Стаса. – Борис улыбнулся. – Попробуй сам. Может, у тебя и получится. Главное, место, где это произошло впервые, мы знаем. Нужно лишь найти ту самую точку.
Я не стал рассказывать Борису, что за последние дни не раз побывал в том месте и, конечно, никакого Стаса не встретил. Зато на свою голову познакомился с Алевтиной. Но, может, дело в том, что я просто не нашел нужную точку? Мне было и смешно, и как-то не по себе. И жутко разболелась голова.
– Хорошо, я попытаюсь, – пообещал я Борису.
Мы еще немного поболтали, но уже о простых, нейтральных вещах, которые ни ему, ни мне не доставляли ни страданий, ни удовольствия, и я ушел. Близился обед. Да и мне пора было уже ехать в агентство.
Как только я вышел с территории больницы, понял, что разговор с Борисом оставил в душе какой-то мутный осадок. Пока Борис высказывал свои безумные идеи, я про себя посмеивался, но теперь почувствовал, что мне совсем не смешно. Я попытался разобраться в своих ощущениях, это оказалось непросто, слишком много их было: щекотная радость, надежда, досада, отчаяние. Из головы не выходила фраза Бориса: «Смог же я тогда его сфотографировать». Ну да, смог. Фото тридцатилетнего Стаса, как ни крути, оказалось в телефоне Бориса, а потом перекочевало на мой компьютер. Как долго я ломал голову над этой загадкой, но до сих пор не разгадал. А теория Стотланда о линейности времени все могла объяснить.
Да нет, бред! Перемещение во времени невозможно!
Но как тогда объяснить, что в видениях Полины Стас вспоминал будущее? То будущее, до которого он сам не дожил, но которое сбылось почти в точности, учитывая погрешности вмешательства? Откуда он мог его узнать, если не побывал в нем? Почему я так сопротивляюсь признанию очевидных фактов?
Потому что… Слишком фантастично все это звучит. Но, с другой стороны, что значит – «слишком фантастично»? Полинин дар тоже для кого-то из области фантастики, но ведь я его признаю. Я очевидец этого дара. А тут… И тут очевидец. Я сам своими глазами видел фотографию повзрослевшего Стаса. Так что мне мешает поверить в то, что однажды…
Я не смог выдержать своих предположений, в груди поднялась такая мощная волна радости, что чуть меня не смела. Я зажмурился, голова закружилась, меня качнуло. Пришлось остановиться. Открыв глаза, я обнаружил, что стою у проходной. Охранник смотрит на меня с веселым сочувствием:
– Ну и видок у вас! Клиент – тот еще фрукт? Другие к нам не попадают. Я, когда рассказываю, где работаю, народ валится от смеха.
