Он прижал ее к себе, уткнулся лицом ей в шею. Она прильнула к нему и почувствовала, как он напрягся.
— Я хочу тебя. — Он поцеловал ее, коснулся пальцами ее груди. Его прикосновение показалось ей легким ветерком, тихо пролетевшим над угольями разгорающейся страсти. — Я не могу тобой насытиться.
— Так возьми меня. — Она провела ладонью по его спине.
— Я буду любить тебя, пока жив. — Он крепко обнял ее.
Лунный свет заливал постель, путался в темно-рыжих кудрях, разметавшихся по его груди. Она шевельнулась во сне, потерлась щекой о его плечо и улеглась поудобнее, положив руку ему на грудь, а ногу закинув ему на живот, — словно боялась, как бы он не ускользнул от нее в ночи.
Как часто он мечтал о том, чтобы вот так обнимать ее. Только в его мечтах между ними не стояла стена лжи. В мечтах не было обмана, грозившего навеки разлучить их. В мечтах она любила его таким, какой он есть, а не таким, каким он желал бы быть.
— Я не хочу потерять тебя, — прошептал он, прижимаясь губами к ее лбу. И все же он понимал, что эти моменты близости — единственное, что они смогут урвать у жизни.
Будущее нельзя построить на лжи. А правды он сказать ей не может. Не может сказать, что сегодня ночью забрался в кабинет ее отца и просматривал бумаги в поисках доказательств причастности Мейтленда к преступной деятельности. Не может сказать, что обнаружил в этих бумагах.
Он сделал глубокий вдох, пытаясь избавиться от стеснения в груди. Он проник в этот дом для того, чтобы найти предателя. А нашел женщину, с которой хотел бы прожить до конца дней. И в глубине души понимал, что потеряет ее.
Глава 18
— С вами все в порядке, сэр? — Дигби свалил целую груду полотенец на мраморную скамью возле бассейна. — Вид у вас неважнецкий.
Саймон откинул голову на бортик бассейна. Горячая вода залила грудь.
— Я устал, вот и все. Удалось тебе встретиться с твоим дружком-контрабандистом вчера вечером?
— Да, сэр. Ну, сказал я ему, что знаю одного человека, который хотел бы вести дела с этим его капитаном. — Дигби стянул ливрейный камзол из плотной синей шерсти, кинул на скамейку. — Он все делал вид, будто ему это безразлично, но я заметил, как загорелись у него глаза при упоминании о легких заработках. Он обещал узнать, не хочет ли кто-нибудь из контрабандистов взять нового клиента.
— Отлично. Теперь надо ждать, пока он заглотнет наживку.
— Надеюсь, что не вы попадетесь на крючок.
Саймон улыбнулся:
— Я сумею постоять за себя, Дигби.
— Сумеете, сэр, кто бы сомневался, — в честной борьбе. Но вдруг они прознают, что у вас на уме? Тогда вас убьют, вы и опомниться не успеете.
— Ценю твою заботливость, Дигби. Но поверь, ничего плохого со мной не случится.
— Есть, сэр. — Дигби вытер лоб тыльной стороной ладони. — А как у вас успехи? Сумели заглянуть в личные бумаги Мейтленда?
Саймон сжал руки в кулаки.
— Да.
Дигби внимательно посмотрел сквозь пар на Саймона, и кустистые брови старшины хмуро сдвинулись над кривым носом.
— Нашли что-нибудь?
— Письма от Рамиреса. Похоже, господин Рамирес чрезвычайно доволен качеством мейтлендовского сахара.
— А вы не думаете, что это какой-то другой Рамирес?
— И оба Рамиреса проживают в Танжере? И оба ведут дела с «Мейтленд энтерпрайзиз»?
Дигби стянул свой белый паричок и медленно провел ладонью по влажным волосам.
— Плохо дело.
Саймон глубоко вздохнул.
— Хуже не бывает.
— Но если Мейтленд действительно якшается с агентом Наполеона, зачем бы он стал хранить письма от этого агента у себя в столе?
Пар собирался под сводчатой крышей, слезами капал вниз.
— Возможно, кое-кто пытается запутать след.
— Больше ничего не нашли?
Саймон смотрел вверх сквозь пар и думал совсем о других письмах, обнаружившихся в столе Мейтленда, — письмах от Рэндольфа Сент-Джеймса о свинцовых рудниках в Дартмуре. Из писем явствовало, что примерно десять месяцев назад Мейтленд вывел свои активы из этого коммерческого предприятия, что привело к краху последнего, по мнению Рэндольфа Сент-Джеймса. Это было очень типично для отца Саймона — винить в своих неудачах других. Еще типичнее было дать волю своему гневу. Гнев — лучший союзник мстительного человека.
Хотя то, что между Мейтлендами и Сент-Джеймсами существовала, оказывается, связь, показалось Саймону иронией судьбы, в сущности, ничего странного в том, что его отец вел дела с Мейтлендом, не было. Оба ворочали крупными делами, оба создали настоящие финансовые империи. И можно было лишь надеяться, что Мейтленд все же не связывался с контрабандистами ради расширения своей.
— Ничего важного.
— Однако если прибавить эти письма ко всему остальному, то выстраивается серьезное обвинение против мистера Мейтленда. — Дигби вздохнул. — Что вы намерены делать?
Саймону вовсе не хотелось выносить Хью Мейтленду окончательный приговор. По крайней мере сейчас. Пока еще оставалась надежда доказать его невиновность.
— Я собираюсь завтра вернуться на «Мейтленд энтерпрайзиз». Хочу посмотреть, не найдется ли еще каких-нибудь улик.
— Позвольте заметить, сэр, я очень надеюсь, что вам удастся отыскать что-нибудь, что доказывало бы невиновность мистера Мейтленда. Хотя пока все свидетельствует против него.
— Я тоже на это надеюсь, Дигби.
Дигби вышел из зала с бассейном, и Саймон закрыл глаза. Он потер нывшие мышцы плеч, пытаясь избавиться от напряжения, накопившегося за много дней. Мейтленд должен оказаться невиновным, иначе и быть не может. Саймон представил себе горе, которое обрушится на эту семью, если Мейтленда приговорят к смерти за государственную измену. Представил, какая ненависть вспыхнет в глазах Эмили, когда она узнает, что он-то и отдал ее отца в руки палача. Боже, Боже! Нет, этого нельзя допустить.
Дверь, ведущая в крытый переход, отворилась и закрылась снова. И кто-то запер ее. Он услышал, как стальной засов с лязгом вошел в паз. Но еще прежде, чем он открыл глаза, Саймон понял, кого он увидит. Он ощутил ее присутствие. Но все равно оказался не готов к тому, что желание нахлынет так стремительно, едва он взглянет на Эмили.
Она стояла под аркой, которая вела в зал с горячим бассейном, и смотрела на него. Пар клубился и плыл к потолку, образуя между ними преграду, которую, как он знал, эта девушка преодолеет. Так же, как преодолела его линию обороны.
Она сбросила синий шелковый халат на мраморную скамью возле входа и двинулась к нему. Пар клубился, окутывал ее, превращая тонкий муслин ее ночной рубашки в прозрачный покров. Покров этот обрисовывал пышные округлости ее груди. Он разглядел соски — круглые, розовые, похожие на туго свернутые бутоны. А ниже, там, где влажный муслин прилип к ее бедрам, видна была треугольная тень. Кровь прилила к паху, забилась сильно и быстро.
