Но, пожалуй, самое главное после маиса и кофе – это их медицина.
Во всяком случае, именно на нее возлагала надежды Орланда. Потому что, кроме нее, оставалось уповать лишь на Всевышнего, но вряд ли тот снизойдет до молитв такой грешницы, как она…
И только теперь она дала волю своему сердцу, горько расплакавшись.
– Чего почем зря воду льешь, красавица? – раздался над ухом ехидный голос лекаря.
Девушка быстро подняла голову.
Она хотела спросить и не успела.
Из соседних покоев вышли рука об руку ее сестра и Эомай. Живые и здоровые. Улыбаясь как ни в чем не бывало.
Орланда почувствовала, что не может встать. Ее ноги словно отнялись.
– Что ж ты, дева, или не рада? – прищурился жрец и через мгновение стал свидетелем и участником такой бурной сцены веселья и ликования, что насилу отбился.
Именуя подобным образом язычника, христианка не испытала ни малейшего раскаяния. Этот человек, совершивший чудо исцеления, не мог не быть святым, в каких бы там богов он ни веровал.
– Да ладно, дева, отмеченная Знаком! – радушно улыбнулся меднокожий старец. – Иди, чего уж там. Исполняй предначертанное…
Глава 14ВИДЕНИЯ И ПРОРОЧЕСТВА
Великая царская супруга, августа Клеопатра Семнадцатая Селена предавалась послеобеденной неге.
Только что от нее ушел широкоплечий красавец Мемнон, и она еще чувствовала на своем теле жар его ласк и поцелуев.
Вот же ненасытный.
И сильный, как молодой бычок. Брал августу приступом шесть раз, так что та даже запросила пощады. А ему хоть бы что. Снова был готов к бою. Если бы царица не отослала его, наградив малым подарком (всего-то полталанта золота), возможно, сравнялся бы в количестве подвигов с самим Геркулесом.
Ну насчет героизма, боги ведают, кто ему там равен. А вот красотой он, пожалуй, и с Адонисом потягаться может.
Высокий, стройный. Мускулистые руки, литая грудь, ноги, подобные ливанскому кедру.
И кудри. Чудесные золотистые кудри, так дивно пахнущие горными травами. Настоящий мужской дух.
Нет, не зря она столь долго и изнурительно сражалась из-за парня с Сабиной. Пришлось даже применить крайние меры. В конце концов, она владычица Империи или нет?
Пусть теперь зарвавшаяся актриса пленяет своим искусством жалких провинциалов где-нибудь в Сераписе или Лютеции. Или в своих родных Афинах. Ссылка ей только на пользу пойдет. Говорят, что невзгоды закаляют и оттачивают подлинный талант.
Ха-ха! А есть ли он у нее, талант-то? Клеопатра в этом сильно сомневается.
Вот у самой государыни так точно есть дар. Ей об этом все вокруг твердят.
Какой у нее чистый и сильный голос! Муж просто млеет, когда его божественная супруга начинает выводить пеан в честь пресветлого Феба.
Надо бы подсказать Птолемею мыслишку устроить состязание придворных певцов. А еще лучше, чтоб поставили какую-нибудь трагедию, где Клеопатра-Селена (разумеется, инкогнито, чтобы не уронить императорской чести и достоинства) сыграет главную роль. Хотя бы ту же «Венеру и Адониса» Сенеки. Мемнон вполне справился бы с партией Адониса. Впрочем, красноречие не входит в число его достоинств. Все больше другим берет. Но это не важно. Заставим придворного поэта переделать текст, чтоб герой поменьше открывал рот. Пусть только ходит пружинистой походкой туда-сюда и мужественно играет мускулами.
Ох эти мускулы. И отчего мы, женщины, столь на них падки?
Но какой же он выдумщик!
И бесстыдник.
Вон какой синяк оставил на видном месте. Просила же его, чтоб не целовал так крепко в шею и грудь.
Августа коснулась рукой своего влажного лона и мечтательно потянулась.
Не может быть, чтобы с таким жеребцом да ничего не вышло. Обязательно должно получиться.
Не то, что со всеми этими слабаками, которые побывали у нее на ложе до Мемнона.
Даже не могли обрюхатить молодую здоровую женщину.
Закусила губу и неожиданно горько заплакала.
Перевернулась на живот и, уткнувшись носом в испачканные простыни, заколотила руками по подушке.
Боги! Неужели она так много хочет?!
Всего лишь маленького, пухленького, розового карапузика…
И все-о-о!!!
– Божественная августа разрешит войти? – раздался вкрадчивый женский голос.
– Чего тебе, Зена? – повернула зареванное лицо Клеопатра.
Царица Пальмиры поспешно склонила голову, чтобы не оконфузить подругу.
– Тут к вам его святейшество Потифар. Просит принять.
– Ой, – заныла государыня. – Пусть придет в другой раз. Завтра. Или лучше на следующей неделе.
– Но он настаивает, – не отступала Зенобия. – Говорит, что это очень важно. Для государства…
– Фиг с ним, с этим государством! Ты что, не видишь, я теперь не в состоянии кого-либо принимать.
– Это касается не только государства, – прозвучал из-за спины наперсницы властный мужской голос. – Но и вас лично, светлая госпожа!
– А-а-а!! – тоненьким голосом взвизгнула августа, натягивая на себя простыню. – Немедленно выйди вон! Я же не одета!!
…– И потому, божественная, я взял на себя смелость обратиться к вам с просьбой, – закончил Потифар. – И предложением.
Сказать, что его речь произвела на Клеопатру-Селену большое впечатление, значит, ничего не сказать.
Августа была буквально опустошена, выпотрошена, как дичь, попавшая в руки к повару. Никогда еще ей не доводилось слышать столько горьких и справедливых упреков.
Нет, конечно, божественный супруг, бывало, ее побранивал. А раза два или три, еще на заре их супружества, так даже и поколачивал за амурные похождения. Однако потом Клавдий махнул на все рукой. Особенно после того, как жена закатила ему несколько громких скандалов, обвиняя в мужской несостоятельности и неспособности зачать дитя.
«Сам не можешь, так другим не мешай!»
Птолемей и не мешал.
Но проходили годы, менялись любовники, а толку не было.
Клеопатра уже и к богам обращалась, и к могущественным и известным целителям.
Первые не отвечали, а вторые разводили руками. Дескать, сами ничего не понимаем. По всем признакам должна бы рожать. И не одного. Никаких противопоказаний или патологий в ее организме не наблюдается.
Скольких лекарей она со злости велела казнить! И не упомнишь.
А уж как жрецов задабривала.
