Сны вызывают привязанность. Каждый вечер я жду возможности вернуться в тот сон, где она воскресает и, прося о помощи, в бессилье тянет ко мне руки. Лежа на кровати, я ощущаю на себе тяжесть океана. Налитое свинцом чувство вины, давящий якорь ответственности. Все жду, когда же во сне вновь увижу Киру.
Но сон не возвращается.
Человек-гора
– Согласно христианскому мировоззрению, мы пришли в этот мир, чтобы страдать. Знаешь, мне иногда кажется, будто это и правда так…
Изначально Сева был огромный и тучный. Человек-гора. Он пришел в тюрьму из-за своей матери.
– Она всю жизнь держала меня крепко за яйца, – усмехнулся он и тут же, понурив голову, как нашкодивший ребенок, все рассказал.
Из этой истории я для себя понял, что мамаша Севы была строгой и стервозной женщиной. Она таскала его за собой повсюду и, когда он не слушался, больно била по лицу. Как и у многих, у нее было свое хобби: женщина постоянно сочиняла. Выдумщица с нездоровым блеском в глазах и опасными наклонностями. Маленькая книжечка с наказаниями, которые она постоянно выдумывала.
– Помню, отдыхает мать в кресле и, уставившись в телик, ни на что не реагирует. А потом вдруг резко подорвется и побежит к книжечке. Сидит там в углу, что-то царапает и хихикает так неприятно, подергивается, будто кто-то ток через ее тело пропускает, а ей только приятно, – рассказывал Сева.
Больше всего он боялся ванны. Его мамаша с детства рассказывала, что оттуда могут выползти пауки.
– Такая черная дырка – сток, – поясняет он, – куда воронкой уходит вода.
Мать запирала его в ванной на несколько часов и уходила. Так, по ее мнению, она ограждала мальчика от опасности выпасть из окна. Нервная женщина предполагала, что он может включить газ и задохнуться или зажечь спичку.
В их семье были свои извращенные системы штрафов и наказаний. Иногда мамаша Севы читала связанную с пытками и воспитанием литературу.
Мать ставила Севу на горох, ловила орущего мальчика и, зажав его между ног, лупасила ремнем, лишала сладостей и телевизора.
– Эта стерва наговаривала на мою женщину. Мы назначили день свадьбы, и несколько месяцев она подливала средства для туалетов в ее шампуни, когда приходила в гости, губила цветы и мешала специи. Как-то раз моя жена застала чокнутую с ножницами около ее кружевного белья. Мать хихикала, когда разрезала его, понимаешь? – в отчаянии спросил он и тут же замолк.
Фигура Севы напоминает огромный бесформенный камень. Он сгибается и, помолчав с минуту, продолжает:
– Она поставила меня перед выбором: «я или она». Что я мог сделать? Бросить мать? Нет, это невозможно, без меня она точно сошла бы с ума…
Я смотрю на него и ничего не говорю. Пока он сам не продолжает рассказ:
– Свадьба расстроилась, и невеста ушла. Однако затем я понял, что пора повзрослеть и начать выстраивать собственную жизнь, а не хвататься за женскую юбку. Как-то вечером сообщил, что завтра ухожу из дома и возвращаю невесту. В ту ночь я проснулся и увидел, что мама держит надо мной нож. Спросонья оттолкнул ее рукой, и она упала на него. Адвокат пока что бессилен. Быть может, ему еще удастся убедить следователей…
– И после этого ты еще веришь в справедливость?
Сева морщится:
– Я не думаю, что бог забыл нас. Просто, по его мнению, такое место, как Земля, делает из детей взрослых.
На этом наша беседа заканчивается.
На следующий день его навещает Мона – невеста. В светлом желтом платье девушка похожа на солнечного зайчика. Она приходит каждую пятницу и приносит ягодный пирог.
Я совершаю тот же путь, что и много лет назад. Ледяное озеро. С каждым шагом я становлюсь старше, но без сил продолжаю идти. Вот оно, уже совсем рядом, всего несколько шагов. Минута – и я уже дряхлый больной старик; годы обрушиваются на меня и приковывают к земле. Шаг и падение, хватаю ртом воздух и из последних сил ползу. Мои сны терзают меня, я больше не хочу мучиться. Чувство вины давит слишком сильно, лучше упасть в воду и не просыпаться. Ползу к воде и, скинув рюкзак, ложусь на лед. Он довольно прочный. Переворачиваюсь, но он держит. Собираю всю волю в кулак, возвращаюсь на берег и беру в руки камень. Только ступаю на лед и тут же проваливаюсь.
Последний сон
Наконец мне это удалось. Она вернулась. Разговор с подсознанием. Вымышленная реальность. Счастливые минуты.
Мне казалось, что это и есть настоящая жизнь. Тюрьма, Сева, Винсент – все нереально. Она и только она имела значение. С тех пор, как я задушил Киру, мне начали сниться сны.
Каждый раз она приходила разная. То добрая, то милая, то разъяренная. Иногда она кричала от злости, иногда от наслаждения. Мы любили друг друга, ссорились, мирились, ели сладкие вафли и поливали ее цветы. Жили обычной жизнью, как и все.
Кира постоянно что-то рассказывала, а я, довольный и безмятежный, обнимал ее и прижимал крепче.
Так прошло двенадцать лет моей жизни в тюрьме. Благодаря снам я чувствовал себя гораздо лучше, в них и заключалась вся моя жизнь. Правда, в конце Кира непременно убивала меня.
Днем я слонялся без дела по камере или сидел молча в углу, ночью был счастлив.
Реальность, она, вероятно, так и задумана: чтобы почувствовать наслаждение и радость мгновения, до этого необходимо страдать и мучиться. Иначе никак. В сырой камере я ложился спать и жил своей настоящей жизнью.
Тело Киры менялось вместе с моим. Если я был стариком, она сидела рядом в кресле, с огромными круглыми очками на носу, и что-то читала. Детьми мы бегали по полям и крышам, перелетали с планеты на планету. Для нас не существовало границ. Мы старели вместе, росли вместе, жили вместе.
В Индии она также продолжала жить со мной во снах, но это происходило довольно редко. Сейчас я поднимаюсь в гору, любой теории требуется подтверждение. Если мои расчеты верны, я окунусь в озеро и, если выживу, верну свою жизнь. Надуманная теория, но человеку нужно во что-то верить, чтобы оправдать никчемность жизни. Я шел сюда долго и с каждым новым днем старился все сильнее. С каждым шагом я прибавляю несколько недель жизни, похоже, настала пора расплачиваться за подарок судьбы. Во мне больше нет ничего ни от жизнерадостного ребенка, ни от полного сил юноши, ни от крепкого мужчины, я стар. Дряхлый старик, который, подобно Сизифу, взбирается на гору, волоча за собой прожитые впустую годы.
Вот оно – это треклятое озеро. Все во льду.
Возраст – примерно восемьдесят семь, а может, намного больше. Путь сюда был сложным и изнуряющим. Я вижу замороженную гладь воды, но не могу больше идти. Сил нет, они покинули мое дряхлое тело. Падаю на тропинку и не могу подняться. Закрываю в бессилье глаза. Так глупо – забраться на такую высоту еще раз и не выдержать. Сердце колет. Видимо, так было решено изначально – прожить такую жизнь и умереть, так и не узнав, можно ли повернуть время вспять.
