Меры по внедрению экологической безопасности, которые все-таки были предприняты начиная с 1960–1970-х годов развитыми странами, часто приводили лишь к тому, что часть производств, представляющих наибольшую опасность для окружающей среды, были перенесены на периферию мировой экономической системы – в страны «третьего мира».
Более того, развитые страны могут выкупать у стран «третьего мира» неиспользованное «право на загрязнение» и использовать его сами. В итоге все равно наибольшее загрязнение окружающей среды производят развитые страны. По выбросам CO2 на душу населения среди тех стран, где выбросы превышают 10 тонн в год, большинство составляют европейские страны (7 стран), кроме них в список входят нефтедобывающие арабские страны (5 стран), в Азии – также развитые Австралия, Бруней и Сингапур. Но все они вместе набирают меньше трети от тех объемов, которые ежегодно выбрасывают США.
Расширение производства за счет стран «третьего мира» не ослабляет, а усиливает нагрузку на окружающую среду. В то же время от правительств этих стран трудно ожидать давления на компании с целью компенсации экологического вреда, поскольку именно в погоне за более низкими издержками и большими прибылями капитал и устремляется в «третий мир».
В рамках всей системы международного разделения труда продолжает действовать стремление к снижению издержек за счет усиления нагрузки на окружающую среду.
Виновата ли наука?
«Имеет место удручающая тенденция выставлять в качестве врагов науку и технологию», – пишет И. Валлерстайн[127]. Эта тенденция позволяет свалить ответственность «с больной головы на здоровую».
«Загрязнение атмосферы, – пишет известный российский ученый В. М. Найдыш, – катастрофы на атомных электростанциях, повышение радиоактивного фона в результате испытаний ядерного оружия, «озонная дыра» над планетой, исчезновение многих видов растений и животных – эти и другие экологические проблемы люди склонны объяснять самим фактом существования науки. Но дело не в науке, а в том, в чьих руках она находится, какие социальные интересы за ней стоят, какие общественные и государственные структуры направляют ее развитие»[128].
Ведь очевидно, что наука и технология, совершенствуясь, создают не только такие формы производства, которые оказывают разрушающее воздействие на окружающую среду, но и в не меньшей степени способы ее сохранения, восстановления. То, что первые активно используются, а вторые все еще находятся в зачаточном состоянии – не вина науки, это вина той системы, которая нацеливает человечество на получение прибыли и сокращение расходов.
Экологическая борьба при таком неверном подходе превращается в форму современного луддизма. Социальную бесперспективность такой борьбы отмечает и И. Валлерстайн: «На практике это проявляется в защите экзотических животных, о которых большинство людей никогда не слышало и потому испытывает к ним полное равнодушие; в такой ситуации ответственными за сокращение рабочих мест становятся принадлежащие к среднему классу чудаковатые городские интеллектуалы»[129].
Переход от «индустриального» к «постиндустриальному» обществу, на который уповали многие, также не приносит желанного избавления от экологической угрозы. «Постиндустриальные» технологии как бы надстраиваются над усложняющейся промышленной технологической базой и приводят не к ее сокращению, а, наоборот, к увеличению. Об этом свидетельствуют и данные по выбросам в атмосферу, где США, наиболее продвинутая в плане «постиндустриального общества» страна, занимает первое место.
Возможность выхода
Дилемма, таким образом, заключается в следующем: или эффективное накопление капитала при стремительном разрушении окружающей среды, или бережное отношение и воспроизводство окружающей среды и невозможность эффективной работы системы, основанной на накоплении капитала. В такой постановке вопрос уже может иметь ответы. Мы не можем представить себе человека, не преобразующего природу. Но мы можем представить себе общественную систему, основанную не на накоплении капитала, частном предпринимательстве и рынке.
Технически и технологически человечество готово к тому, чтобы достаточно бережно относиться к окружающей среде, чтобы иметь чистый воздух, воду, сохранить видовое разнообразие животных, птиц, рыб, насекомых. Но все это оказывается «слишком дорого».
Чтобы решить экологическую проблему, человечеству необходимо, таким образом, отказаться от экономической системы, основой которого остается частное предпринимательство, наемный труд, рынок и накопление капитала. В рамках такой системы максимизация прибыли имеет значение единственной цели экономической деятельности.
Реальная альтернатива такой системе – не отказ от прогресса, а производство, основанное на демократическом планировании производства и непосредственно общественном владении, пользовании и распоряжении средствами производства. Целью такой системы станет не производство прибыли, а «производство» общественного человека. Таким образом, снимется противоречие между целями производства и целью сохранения окружающей среды, которое мы отмечаем в современной экономической системе как неразрешимое.
Значит, решение не в переходе к «постиндустриальному обществу», которое предполагает только совершенствование технологии, но не условий и способов применения этой технологии, а в переходе к «пострыночному», «посткапиталистическому» обществу.
Этот переход, который, согласно гуманистической философской традиции, является необходимым условием снятия отчуждения, создаст общественные условия для того, чтобы человек в каждой из сфер своей деятельности имел всеобщий закон в качестве метода, действовал со знанием дела, свободно; преобразовывал природу всегда в соответствии с ее собственными законами, а не по произволу.
Такие изменения, как пишет И. Валлерстайн, «предполагают не только новую социальную систему, но и требуют новых структур знания, где философия и естественные науки не будут разделены»[130].
Язык, нация, класс
Национальный и языковой вопрос – для марксиста это вторая и третья производные от классового вопроса. Логично, что разные классы не только по-разному на эти вопросы отвечают, но и по-разному ставят их. Даже не в силу умысла, а потому что они для разных классов по-разному стоят. Проблема коммуникации или национальной идентичности преломляются в социальной практике наемного работника и капиталиста по-разному. Маркс заостряет этот вопрос в формулировке, которую не очень-то любят современные «коммунисты»: у пролетариев нет отечества, отрезает он.
