Пробежав несколько шагов, он оглянулся и покачал головою.Полукибитка, обиталище бедняка! И вот здесь-то живет теперь Хонгор, сын нойонаОвше. Из-за этой русской шулмы позорит свой род. Ну кто мешал спать с нею,когда захочется? Так нет же, все бросил, живет при табуне, как самый последнийбайгуш! Но, может быть, завтра, побывав в улусе, встретившись с посланникамихана, своими дальними родичами, изведав вновь почет, увидав преданную емуАнзан, он одумается?!
* * *
Выехали чуть свет, и к полудню вдали показался улус. Кони слегкой рыси перешли на стремительный скок, всхрапывали тяжело и радостно.Алтан, как всегда, несся впереди. Эрле на своей кобылке скакала позади всех.Мужчины оживленно перекликались, перебрасывались шуточками. По всему видно, онирады были, что Хонгор снова среди них. Может быть, они опасались, что Хонгоростанется при табунах, не поедет в улус. Но ведь богатого человека, неоткликнувшегося на призыв князя, ожидало то же наказание, что и дезертира,предавшего в бою: его одевают в женское платье и пред всеми словесно позорят, атабуны его и имущество отходят к хану. Понятно, что Хонгор предпочел несрамиться! Сначала он хотел, чтобы Эрле ждала его в степи, но все же не решилсяоставить ее одну.
На утоптанной площадке меж кибиток, посредине улуса плясали.
Все население улуса окружило две пары. Танец этот именовался«добрин чикинд келлги» и очень напоминал Эрле русские припевки с переплясом.Был он несложен: сначала танцоры часто, мелко перебирали ногами, напеваянесколько строк из «Джангара», потом трижды описывали широкий круг посолонь,двигаясь плавно и красиво. Они могли прикоснуться к кому-нибудь из зрителей; итогда тот человек должен был войти в круг, продолжая танец.
Хонгор помог Эрле спрыгнуть с коня, придержав ей стремя, ивместе с нею начал проталкиваться сквозь толпу, выискивая ханских посланников.
Одного из них Эрле увидела сразу – бритоголового ламу вчерном халате с белой повязкой через плечо. Рядом стоял высокий и крепкийкалмык лет сорока с суровым худым лицом, в богато расшитом алом бешмете, накоторый была накинута каракулевая доха, блестящая под солнцем, в черно-буромлисьем малахае. Эрле еще не видела столь роскошно одетого степняка и не сразуотвела от него взгляд.
– Это Намджил, брат жены нашего хана, – шепнул ейХонгор. – Его прозвали Молния, ибо он вспыльчив, как небесный огонь.
Эрле чуть усмехнулась, но улыбка сошла с ее лица, когда онанаткнулась на ненавидящий взгляд Анзан. Эрле шагнула в сторону, пытаясьукрыться за спинами, но в это время стоящие перед нею расступились, пропуская вкруг молоденькую Со, дочь Цецена (имя ее означало «солнце»), и Эрле оказаласьрядом с танцующими.
Вместе с хорошенькой, улыбчивой Со в кругу стоял юноша вчерном бешмете и черной шапке, такой же роскошной, как у Намджила, только ещеукрашенной полосой белого меха. Очевидно, это и был третий посланец хана. Лицаего Эрле не разглядела, потому что он как раз выделывал фигуру более сложную,чем движения других танцовщиков: низко нагнув голову, почти не отрывая от землисогнутые в коленях ноги, он так широко и плавно размахивал руками, чтонапоминал беркута, парящего над степью.
Это вызвало восторг зрителей, удостоивших танцовщикаодобрительных криков:
– Словно птица пари!
Шум утих. Но прежде чем продолжить танец, юноша стремительновыбросил вперед руку и коснулся плеча Эрле, замершей как раз напротив него.
Так и не успевшая потанцевать Со, обидчиво поджав губы,ускользнула в толпу, а у Эрле вдруг отказались служить ноги, и она вышла в кругне прежде, чем кто-то подтолкнул ее в спину.
Юноша сжал ее пальцы в своей руке и вновь пошел по кругу, тосеменя, как дудак, то высоко вскидывая колени, а Эрле тащилась за ним, словнобольная верблюдица на привязи, зная, что, если он выпустит ее руку, она тотчасрухнет наземь и в голос завопит от ужаса.
Наконец юноша остановился, награжденный восхищеннымикликами, но домбрчи не перестал играть, а перешел к многосложным чатрам [42] в честь гостя, собою прекрасного, как южный ветер, итанцующего, словно жеребец пред ждущей его кобылицей. Одно слово домбрчипроизносил чаще других, превознося до небес молодого родича хана, владыкивладык.
Это было имя юноши.
– Эльбек, – раздавалось то и дело, – Эльбек…
И каждый раз Эрле казалось, что ей на плечи опускаетсяплеть. И снова. И снова. И еще раз!
– Эльбек… Эльбек…
Так он все же настиг ее, седой беркут!
– Твой глаз верен и на охоте, и в бою, и в пляске, Эльбек,брат мой, – раздался вдруг тягучий, надменный голос. – Как же тыразглядел ее? Ведь по одежде посмотреть – настоящая калмычка.
Намджил, приблизившись, с веселым любопытством переводилвзор с брата на оцепеневшую девушку.
– Одета ты хорошо, на рабыню никак не похожа. У кого тыздесь живешь? И как попала сюда из земель русской ханши?
Эрле молчала, глядя как завороженная на лукавый блеск егоузких глаз.
Люди вокруг задвигались, пропуская кого-то, и Эрле заметила,что к ней пробирается Хонгор, а за ним проталкивается Цецен, пытаясь что-тосказать своему двоюродному брату. Но Хонгор словно бы и не слышал ничего.Цецен, видимо отчаявшись, растерянно оглянулся, развел руками…
Хонгор в это время оказался почти рядом с Намджилом, но ирта не успел открыть, как вдруг Анзан выкрикнула:
– Она живет в кибитке Хонгора, сына Овше, и служит ему и егожене!
Дружный возглас негодования пронесся по толпе.
Да… Совсем, видно, плохие дни настали в Великой Степи, кольженщина осмелилась вдруг возвысить голос прилюдно, да еще и обратиться кханскому свояку, да еще в присутствии своего господина, мужа! Не то чтозаговорить при собрании мужчин, ей нельзя перейти дорогу мужчине, высыпатьмусор перед ним. Нельзя даже перешагнуть через брошенную плеть или укрюк, задетьих полою своего платья. Позор, позор тому мужу, чья женщина не знает своегоместа!
Намджил, сделав вид, что ничего не слышит, продолжалвопросительно глядеть в смятенное лицо Эрле, но она успела заметить, каксверкнули злорадно глаза Эльбека: он-то ни слова не пропустил мимо ушей! И неудержался, чтобы не засмеяться, чтобы не бросить как бы в пространство, как быни к кому не обращаясь:
– Знавал я, знавал наездников, которым не то что бабыноровистой, но и кобылицы дикой не объездить!
