— Не знаю. Я просто прочитала открытку, и все. Но ведь мне нельзя вам рассказывать, что в ней было, чтобы не делать плохих поступков.
— Как это нельзя! — выпалила Андреа. — То есть, я хочу сказать, если вдруг окажется, что Уинтроп жулик, тетя Ханна и я должны все знать, чтобы суметь защитить бабушку.
Трейси смутилась.
— Значит, подглядывать не всегда нехорошо?
— Не всегда, — сказала Андреа, глядя на Ханну. — Тетя Ханна тебе про это объяснит.
Ханна мысленно чертыхнулась. Нужно быть до конца честной. Придется сказать Трейси, что поступки, которые считаются нехорошими, превращаются в хорошие, если ее мамочка и тетя Ханна хотят что-нибудь узнать.
— Да, не всегда. Может, это и неправильно, но так случается. Это очень сложно, так что я не могу тебе сейчас всего объяснить.
— Я пойму, когда вырасту?
— Именно.
— Ладно, — сказала Трейси. — Там вначале были два слова, которых я не знаю.
— Да? — удивилась Ханна. Трейси научилась читать в прошлом году и могла прочесть любое слово.
— Похоже на «moon» и «cherries»[4], которые неправильно написали.
— Mon Cherie! — простонала Андреа, переглядываясь с Ханной. Затем они снова повернулись к Трейси. — Это так обращаются по-французски к знакомому человеку. А дальше там тоже было по-французски?
— Нет, дальше я могла прочесть. Там было написано: «Мои объятия без тебя пусты».
— Ах, елки-палки, — пробормотала Ханна, стараясь не хмуриться. — Наверное, бабуля этому поверила?
Трейси пожала плечами:
— У нее было такое смешное лицо, когда она читала эту открытку, как будто сейчас заплачет.
— О-о-о! — простонала Андреа. — А в открытке было еще что-нибудь, дорогая?
— Только имя, Уинтроп Харрингтон. А потом цифра одиннадцать.
— Одиннадцать? — озадаченно спросила Андреа. — И что это значит?
Ханна тоже задумалась на минуту и рассмеялась.
— Кажется, я знаю. Что будет, если к цифре одиннадцать пририсовать черточки сверху и снизу?
— Там так и было! Как ты догадалась, тетя Ханна?
— Это римская цифра, которая означает «два». Значит, его отца тоже звали Уинтроп Харрингтон.
— А зачем он хотел рассказать про это бабуле?
— Точно не знаю, — сказала Ханна, обменявшись с Андреа многозначительным взглядом. Родословная Уинтропа Харрингтона должна была сразить Делорес наповал, особенно если к ней добавить полуразрушенное от древности родовое поместье эпохи Регентства и титул.
— Бабушка случайно не называла какой-нибудь титул, когда обращалась к нему?
— Титул? Как титульный лист в книге?
Ханна покачала головой:
— Нет, мама говорит про слова «граф», или «виконт», или «герцог».
— Н-нет… — Трейси наморщила лоб. — Но она сказала плохое слово.
— Что?
— Бабуля сказала плохое слово. Прямо при мне.
Ханна была потрясена до глубины души. Делорес предпочла бы скорее пройтись по раскаленным углям, чем выругаться при внучке.
— Трейси, что она сказала?
Трейси замялась.
— Мама не будет тебя ругать, если ты скажешь, — сказала Ханна, улыбнувшись Трейси. Девочка явно нервничала. — Трейси, мы вовсе не стараемся тебя подловить. Нам правда нужно знать, что она сказала.
Трейси еще помялась.
— Ну ладно. Бабуля сказала, что он… ну… «пёр».
— Какой кошмар! — простонала Ханна, но, заметив панику на лице Трейси, взяла ее за руку. — Нет-нет, Трейси, это я не про тебя. Наверное, не «пёр», а «пэр». Это не ругательство. В Великобритании так называют людей, у которых есть титулы.
— А, — облегченно выдохнула Трейси. — Я поняла, тетя Ханна. Это как когда Энн Вьюн знакомится с пэром Сизоноусом.
— Э-э-э… — Ханна в недоумении пожала плечами и повернулась к Андреа.
— Правильно, дорогая, — сказала Андреа, глядя на Ханну. — Это в книжке, которую она читает. Кстати, Трейси, поторопись, если хочешь успеть дочитать до конца. Папочка обещал вернуть ее сегодня в библиотеку, чтобы взять тебе новые книжки.
Трейси помчалась в свою комнату, а Ханна и Андреа некоторое время молча смотрели друг на друга. Первой заговорила Ханна:
— Итак: Уинтроп англичанин, у него есть титул, он танцует как бог и похож, по ее мнению, на Кларка Гейбла. Посмотрим правде в лицо, Андреа. Если мы не сможем услать его в экспедицию на Северный полюс, мать будет для нас потеряна.
— Нет, Майк, я еще не успела поужинать, — сказала Ханна, придерживая левой рукой телефонную трубку. Правой она бросала в кипящую воду куски говяжьей печени. — Я готовлю ужин для Мойше.
В подтверждение ее слов Мойше потерся об ее левую ногу и мяукнул. Ханна посмотрела на него и передала ему слова Майка:
— Поверь, Мойше, лучше тебе этого не пробовать. Иначе потом все жизнь не притронешься к еде.
Свободной рукой Ханна выудила при помощи шумовки кусок печенки и даже застонала от отвращения. Мойше и Майк живо откликнулись на ее стон. Мойше стал энергичнее тереться об ногу, выражая этим свое кошачье восхищение ее поступком, а Майк спросил, что случилось.
— Ничего особенного, если ты кот, — ответила Ханна. — Я буду готова через двадцать минут. Позвони мне, когда подъедешь к воротам, и я выйду тебе навстречу.
Положив трубку, Ханна вернулась к печени. Цвет ее был серый, с каким-то трупным оттенком, и пахла она как… как вареная печень. Этот запах был вовсе не из числа ее любимых ароматов, и она с радостью согласилась встретить Майка на улице.
— Потерпи еще немного, Мойше, — сказала Ханна, доставая сковородку и ставя ее на плиту. Она включила конфорку, отмерила столько растительного масла, сколько Мойше полагалось по рецепту, и вывалила на сковороду печень и заранее приготовленный рис. Потом взбила в кухонном комбайне яйцо вместе со скорлупой. Она взбивала его столько, сколько могла выносить хруст крошащейся под лезвиями скорлупы, а потом вылила на сковороду.
— Красота, — вздохнула она, перемешивая все до тех пор, пока на сковороде не образовалась омерзительная однородная масса. Немного специй могли бы поправить дело, но, наведя справки, Ханна выяснила, что Лайза была права. Специй Мойше не полагалось. Ханна выскребла содержимое сковородки в кошачью миску, посадила Мойше рядом и сказала с натужной улыбкой:
— Bon appetit.
Мойше понюхал содержимое миски, и несколько бесконечно долгих минут Ханна с тревогой ждала, что он откажется есть ее кулинарный шедевр. Но он с урчанием вгрызся в первый кусок.
