– Я думаю, ты правильно говоришь. Все дело в чудесным образом воскресшей Любови Николаевне. Она ведь теперь еще и замуж собирается…
– Что? Замуж? Но за кого?!
– За Алекса Кантакузина.
– Сумасшедший дом! Но откуда ты знаешь?
– Я был по делам в конторе в Торбееве, продлевал договор аренды на Соколий луг. Потом заезжал в Торбеевку. Мне по секрету рассказал отец Даниил: к нему верхом, в сопровождении молодого крестьянского парня, без седла, прискакала барышня из Синих Ключей договариваться о венчании. В отсутствие жениха! Как вам это понравится? Священник, конечно, был шокирован. А я просто не успел тебе рассказать…
– Понятно. – Софья Александровна, как и ее сын, забегала по комнате. – Теперь понятно. Наверняка нашего Максима вывело из равновесия именно известие об этой нелепой женитьбе. Ведь он такой чувствительный. Но что ему эта девица? И что же Алекс – он согласен жениться на неизвестно откуда вынырнувшей сумасшедшей, лишь бы сохранить за собой Синие Ключи?.. Но как… Антон! Я понимаю, что нас никто не приглашал и никто там не ждет. Поэтому мы не можем поехать вдвоем. Но из интересов нашего сына я думаю, что ты должен теперь отправиться в Синие Ключи и все там из первых рук разузнать. Что, в конце концов, замышляет эта девица? И какая в этом роль нашего Максима?
– Да, конечно, ты совершенно права, Сонечка. Успокойся сейчас, мой друг, присядь, у тебя голова закружится – ты же и сама, считай, не обедала. А я при первой же возможности съезжу и узнаю, что смогу.
– Что же? Ты ее видел? Это действительно она? Или какое-то надувательство?
Юлия смотрела в окно. За окном люди шли или ехали по своим делам. Голуби клевали навоз. Дворник в длинном фартуке усмехнулся и замахнулся на них метлой. Голуби взлетели в разные стороны, как ладоши. Малыш, которого нянька вела гулять в пышно расцветший садик, засмеялся и запрыгал на месте.
«Неужели Макс Лиховцев прав и действительно скоро будет революция?» – невпопад подумала Юлия и продолжала смотреть в окно.
Смотреть на Александра было неприятно – за несколько дней из уверенного в себе, тихо светящегося изнутри счастьем человека он сделался похож на смятый лист грязной бумаги.
– К сожалению, именно она, – глухо сказал Александр. – Без всяких надувательств. Узнать ее в нынешнем обличье не легко, но вполне возможно.
– Как же она спаслась? И где была все это время?
– Жила в московских трущобах. Была там вполне на месте и благополучна. Опознали и вытащили ее оттуда, как я понял, стечением случайных обстоятельств.
– Она и прежде, ребенком, была ужасна. Что же теперь? Она все так же безумна? Тебя назначат опекуном? Но ты же, надеюсь, не собираешься держать ее в Синих Ключах, у нас под боком? Я решительно не хочу ее видеть. Она еще прежде казалась мне опасной, как затаившаяся змея. Теперь же, после ее «благополучной» жизни в трущобах… Представляю, чего она там набралась! Не забудь выкинуть все белье, на котором она сейчас спит… Ты уже подыскал для нее соответствующее учреждение? Какую-нибудь санаторию подальше от Москвы…
– Юлия, прошу, выслушай меня до конца. – Казалось, что каждое слово дается Александру с трудом и ему приходится буквально выталкивать его наружу. – Нынешняя Люба Осоргина внешне вполне разумна. Стараниями ее случайных «спасителей» она оказалась под опекой дальних родственников Николая Павловича. Осоргины-Гвиечелли – вполне аристократическая семья, художники, декораторы, архитекторы, у них собственный дом на Большой Поварской… Они наняли ей учителей, которые приблизительно научили ее хорошим манерам… Впрочем, при любом напряжении ситуации из нее лезут прежние привычки, ее собственные. Но ни один врач сейчас не признает Любу безумной. И она сказала мне, что Синие Ключи – ее родной дом. В сущности, так оно и есть…
– Что-о?! – почти взвизгнула Юлия, на одно мгновение сделавшись похожей на Лидию Федоровну. – А как же ты… как же мы?! Наши планы?!
– Юлия, мы можем жить в Москве, средства на жизнь у нас будут, так как завещание Николая Павловича появлением Любы не отменяется. Я окончу курс в университете, стану работать день и ночь…
– Работать? Потрошить старые могилы и складывать разбитые черепки, как твой малахольный дядюшка?! Уволь меня!.. И что ж, мне просто интересно знать: ты пять лет вламывался в это чертово имение и теперь вот так пойдешь оттуда вон по первому же слову неизвестно откуда вынырнувшей сумасшедшей побродяжки?
– Я был уверен, что это ты не захочешь жить там с ней… с нами… Юлия, Люба вовсе не гонит меня из Синих Ключей. Напротив… мне противно об этом говорить, но я должен… ты должна знать. Она теперь хочет, чтобы мы с ней поженились…
– Вы с ней?! Что за дикость? Неужели это чудовище питает к тебе нежные чувства?!
– Ничего подобного! Просто Николай Павлович Осоргин на самом деле завещал Синие Ключи нашим с Любой детям… Таким оригинальным образом он пытался позаботиться о дочери…
– Что ж, действительно оригинально, – сказала Юлия и после долго молчала. Потом заговорила голосом, каким могла бы говорить весной из ледника с осени замороженная рыбина. – Так ты нынче выбираешь – на ком тебе жениться? На мне: вроде бы по любви, но без Синих Ключей? Или на ней: по расчету, но зато имение и прочее?
– Юлия, о чем ты говоришь?! Я давно выбрал тебя! То есть я и не выбирал никогда… Я не это хотел сказать! Мы поженимся и станем жить в Москве…
– Где? У нас – посреди мамочкиных истерик и скандалов? На съемной квартире, как твои нищие, невесть что воображающие о себе друзья – площадный театрик раскрашенных пифагорейцев?.. Ты готов предать все наши мечты и, поджав хвост, бежать прочь по первому слову сумасшедшей девчонки? Что ж, в этом случае я даже признательна ей. – На последней фразе голос Юлии еще понизился температурой, хотя это и казалось уже невозможным. На красивом побледневшем лице девушки как будто бы выступил иней. – Она показала мне в истинном свете человека, с которым я собиралась связать свою жизнь. Одно сказать – лучше рано, чем поздно. Я разрываю нашу помолвку. Можешь считать себя свободным. Если хочешь, женись на цыганке, может быть, вы даже будете счастливы.
– Юлия, я же люблю тебя одну! – вскричал Александр. – И всегда любил! Я не виноват, что она выжила и появилась здесь!
– Любовь выражается не в словах, а в поступках, – презрительно заметила Юлия. – Ради любви люди, мужчины, совершали подвиги и преступления. Ты никогда не слышал об этом? По-видимому, нет… А теперь оставь меня. Мне надо подумать…
Александр шел по Юшкову переулку, не разбирая дороги и не видя ничего вокруг. Три раза извозчики, грязно ругаясь, осаживали храпящую лошадь у самого его лица и один раз коляска, проехав по луже, обрызгала его с головы до ног. Он ничего не заметил…
Странная мысль посетила его: «Куда уходит счастье? Вот, всего несколько дней назад, оно было тут и казалось вполне материальным, таким же, как пирог с клубникой, солнце над полем или взбитая постель с пуховой периной. И вот его нет. Куда же оно подевалось? Не могло же оно, такое видимое и физически ощутимое, раствориться бесследно! Может быть, оно ушло к кому-то другому? К кому же?»
