— Может быть, вы мне посоветуете, где их можно купить? — продолжала она.
— У меня есть такие. Пойдемте со мной. — Себастьян подвел Элизабет к небольшой нише и достал пачку с четырьмя маленькими сигарами.
— Вот, пожалуйста. — Он протянул матери пачку.
— Спасибо, — сказала она, взяв одну сигару. — Может, присядете и выпьете со мной?
«Неужели все-таки узнала?» — подумал Себ.
— Звучит заманчиво. А чего вы хотели бы выпить?
— У вас есть бренди?
— Коньяк «Наполеон» вас устроит?
— О да. Это мой любимый.
Усмехнувшись при мысли, что у них с матерью есть хоть что-то общее, Себ подвел Элизабет к столику в дальнем углу таверны, а затем принес коньяк и два бокала. В таверне еще находились посетители, но их было совсем немного, и они не могли помешать их беседе.
Себ налил две порции коньяку, а Элизабет закурила. Затянувшись, она выпустила изо рта колечко дыма и сказала:
— Я горжусь, что вхожу в команду Мэри Лиз, но, на мой взгляд, она немного пуританка. После утомительного дня нет ничего лучше, чем хорошая сигара и бокал бренди, не так ли? — Она залпом осушила свой бокал.
— Можно считать, что это был тост? — осведомился Себ, тоже поднимая бокал.
— Наверное, да, — кивнула Элизабет. — Хотя мы могли бы также поднять тост в честь того, что спустя столько лет все же случайно встретились. Тебе не кажется?
Себастьян был обескуражен. Он не знал, что и думать. Как она могла оставаться такой невозмутимой, сидя рядом со своим взрослым сыном после столь длительной разлуки? И почему же они отдалились друг от друга и стали чужими? Стараясь держать себя в руках, Себ проговорил:
— Согласен, для меня это тоже сюрприз. Хотя раньше я думал, что, может быть, ты когда-нибудь захочешь разыскать меня.
Элизабет пожала плечами:
— Скажи, а ты имеешь хоть какое-нибудь представление о том, как тяжело женщине, работающей в мире мужчин?
— Но какое отношение это имеет к нам с тобой?
— Похоже, ты ожидаешь от меня того, что я, к сожалению, не могу тебе предложить. — Элизабет снова затянулась сигарой. Выпустив еще одно колечко дыма, она продолжала: — Мне пришлось научиться быть жесткой, скрывать свои эмоции. Не приведи Господь когда-нибудь заплакать! Стоит мужчине почувствовать в женщине слабость — он вмиг ее уничтожит! — Себ не удержался и выпалил:
— А тебе известно, что твой муж умер? — Элизабет на мгновение закрыла глаза.
— Калеб давно уже не мой муж. Его убили?
— Можно и так сказать. Это была медленная и мучительная смерть — он умирал пять лет. — Прекрасно зная, что потом будет сожалеть о своих словах, Себастьян добавил: — Это ты его убила.
В ее глазах что-то промелькнуло. Что это было — боль? Сожаление? Или ему просто показалось? Показалось, потому что хотелось все это увидеть в ее глазах.
— Как это произошло? — спросила она.
— Когда ты уехала, отец махнул рукой на все. Даже на меня. Все полетело к чертям — он довел до разорения ферму и отправил меня в город, чтобы я сам добывал себе пропитание. А его жизнь сводилась к тому, что он сидел в твоем кресле и постепенно спивался.
Элизабет опустила голову и в задумчивости проговорила:
— Я очень сожалею, но не вижу в этом своей вины. Если бы я осталась жить с Калебом, я бы умерла. Тебя бы это больше устроило?
Себ ударил кулаком по столу. Когда все присутствующие повернули головы в их сторону, он понизил голос до шепота и сказал:
— Отец никогда тебя даже пальцем не тронул.
— Как ты сам справедливо заметил, на свете есть разные виды медленной смерти. Я поступила так, чтобы выжить. Ты можешь обвинять меня за это, но я не могла по-другому. Это правда. — Элизабет окинула взглядом таверну и вдруг спросила: — Это заведение принадлежит тебе?
Себ молча кивнул.
— Здесь очень мило, — продолжала она, — Должно быть, тебе было лет десять-одиннадцать, когда твой отец умер. Кто взял тебя к себе?
С трудом удержавшись от улыбки, Себастьян ответил:
— Никто.
Если это хоть немного расстроило Элизабет, по ее виду этого нельзя было сказать. Она снова стала озираться.
— В таком случае ты многого достиг.
Себу хотелось сказать, крикнуть ей в лицо, что у него есть еще таверна в Денвере, а также доля акций в газете «Эмансипейшен трибюн», и заявить, что во всем этом нет ее заслуги. Но он предпочел промолчать и налил себе еще коньяку.
Элизабет же принялась расспрашивать — словно проводила дознание в суде. И Себ решил рассматривать это как свидетельство того, что он не совсем ей безразличен.
— А эта твоя жена…
Он не мог объяснить, почему они с Люси поженились, поэтому сказал:
— Извини, но я не хотел бы сейчас говорить о Люси. — Она кивнула, затем задала очередной вопрос:
— У вас есть дети?
— Нет.
Снова последовал кивок. А потом Элизабет вдруг потянулась к нему и пожала ему руку.
— Нам обоим было нелегко, — сказала она. — Я прекрасно понимаю, что за долгие годы у тебя, возможно, накопилось много упреков в мой адрес. И разумеется, обоснованных.
Себ не мог этого отрицать, но он не был готов говорить об этом.
— В основном накопились вопросы.
— Неудивительно. — Элизабет немного помолчала, потом вновь заговорила: — Нам обоим нужно многое обдумать и о многом поговорить. Ты не будешь против, если мы продолжим нашу беседу завтра? Я смертельно устала… и немного не в форме.
У Себастьяна появилось ощущение, что его снова отвергли. Однако он тоже не был готов продолжать сейчас этот разговор.
— Я согласен.
— Спасибо. Сколько я тебе должна?
— Если ты имеешь в виду деньги, то нисколько.
— Еще раз спасибо. — После этого Элизабет поднялась с мягкой грацией кошки. Даже в пиджаке и брюках она умудрялась выглядеть женственной.
— Ты вырос и превратился в красивого мужчину, Себастьян, — сказала она с улыбкой, которую он смутно начинал припоминать. — Ты похож на моего отца — Господи, упокой его душу!
Своего деда Себ плохо помнил. Не зная, как реагировать на последние слова матери, он молча пожал плечами.
— Что ж, мне пора в гостиницу. — Она обошла вокруг столика и приблизилась к Себастьяну. Коснувшись его руки, проговорила: — Так, значит, до завтра?
— Надеюсь, что да.
— Поверишь ты или нет, но я тоже надеюсь. И с нетерпением жду завтрашнего дня. Спокойной ночи, Себастьян.
Час спустя Себ тоже отправился в гостиницу. Как только он вошел в свой номер и зажег лампу у двери, ему сразу же бросилась в глаза потертая дорожная сумка, стоявшая на полу у кровати. Потом он заметил вороха женской одежды на комодах.
