– Но это та же самая комната…
– Да к черту эту комнату, Харриет! – резко воскликнул Бенедикт, совсем не ласково вырвал из ее руки дневник и швырнул его на бюро. Потом взял Харриет за локти и привлек к себе. – Я и сейчас хочу тебя так же сильно, как тогда, а мы далеко от этой проклятой гостиной.
– О! – произнесла Харриет, увидев наконец огонь, пылающий в его темных глазах.
– А теперь, если ты будешь так любезна и избавишься от этой ночной рубашки, – Бенедикт вскинул бровь, – я докажу тебе, что говорю правду.
И отпустил ее руку, предоставив возможность пожелать ему спокойной ночи.
Харриет стянула через голову ночную рубашку. Одетая только в тонкие муслиновые панталоны, прилипшие к бедрам и ягодицам, Харриет стояла, выпрямив спину и вздернув подбородок.
Пальцы Бенедикта, легкие, как золотистое свечение камина, пробежались от шеи до ложбинки между грудями. Сердце Харриет колотилось, грудь вздымалась и опускалась в такт с прерывистым дыханием Бенедикта. Он провел пальцами по ее животу, Харриет шумно втянула в себя воздух и хихикнула, потому что ей стало щекотно. Бенедикт улыбнулся.
– Харриет. – Он произнес это голосом человека, умоляющего о глотке воды посреди пустыни. Его губы коснулись ее лба, а потом он поцеловал ее в закрытые глаза.
Харриет пронзила сильнейшая дрожь.
На этот раз они шли к наслаждению совсем не с такой стремительностью, как тогда. Прикосновения Бенедикта – то, как он гладил раскрытой ладонью ее живот, как едва прикасался языком к шее между мочкой уха и ключицей, – наводили на мысль, что он владеет всем временем мира. Не один раз – и даже не дважды – Харриет хотелось зарыдать от желания. Она нетерпеливо двигала ногами, но он только посмеивался ей в грудь и наказывал легким покусыванием соска. Он подводил ее к самому краю изысканного освобождения так часто, что она готова была заплакать, и наконец начал действовать. Бенедикт повернулся, потянув за собой Харриет, и одним движением бедер и коленей сделал так, что она оказалась на нем верхом.
Эта поза была знакома Харриет – она видела ее в той самой знаменитой книге.
Харриет решила, что теперь наконец положит конец мучительной игре, в которую играл с ней Бенедикт, но, посмотрев на него сверху вниз, поняла, что теперь может начать собственную игру. Она едва шевелила бедрами, и его руки, нежно обнимавшие ее груди, скользнули назад, за спину, несильно впившись в нее ногтями.
Бенедикт сумел сесть и начал покрывать лихорадочными поцелуями ее шею. Харриет откинула голову назад. Его жаркое дыхание и язык причиняли сладкие муки.
– Бенедикт… – услышала Харриет задыхающийся стон и с изумлением поняла, что это сказала она сама.
Она толкнула Бенедикта в мускулистые плечи, так что он снова упал на подушки, и заставила себя терпеливо дожидаться пика наслаждения. Она видела напрягшиеся мышцы у него на шее, мелкие бисеринки пота над верхней губой… Их Харриет слизнула языком, и Бенедикт впился в ее губы коротким, но страстным поцелуем. Она медленно двигалась, проводя ногтями по его груди, и наконец почувствовала, как он дрожит.
– Черт побери, Харриет! – проскрежетал он сквозь стиснутые зубы, и слова эти прокатились по всему ее телу. – Ты что, наказываешь меня?
Харриет расхохоталась, как – в этом она была уверена – какое-нибудь распутное создание, наслаждающееся мучительным удовольствием.
Услышав ее смех, Бенедикт пробормотал ругательство, от которого Беатрис Пруитт упала бы в глубокий обморок. Не в силах больше выдерживать эту пытку, Бенедикт схватил Харриет за талию и заставил двигаться в нужном ему ритме. Его тело приподнималось навстречу ее телу, и это было чересчур. Агония, Пот блестел на обоих телах, огонь разгорался глубоко внутри Харриет, и тут настал миг, когда они одновременно достигли пика.
Харриет не рухнула, хотя волны наслаждения прокатывались по ее телу снова и снова. Она смотрела в лицо Бенедикта и видела в нем то же самое наслаждение-боль, что чувствовала сама, видела, как он медленно возвращается на землю, словно спускается с луны. Когда его глаза открылись, Харриет показалось, что она сейчас утонет в этой темной глубине. И тогда Бенедикт улыбнулся.
– Харриет, – произнес он, – ты великолепна.
– Спасибо, – широко улыбнулась Харриет.
Глава 30
Когда Харриет с Бенедиктом вошли, человек за столом поднял на них глаза, увеличенные в три раза толстыми линзами очков. Словно очков ему не хватало, он сжимал в шишковатом кулаке увеличительное стекло. В другой руке человек держал стальной пинцет с такой осторожностью, как будто это было яйцо малиновки.
Вывеска на коттедже гласила: «СЭВИДЖ, РЕМОНТ ЧАСОВ И МЕЛКИХ МЕХАНИЗМОВ».
На вошедших обрушилось тиканье не меньше дюжины механизмов, а также громкие щелчки, наводившие на мысль о больших напольных часах. На книжной полке стояли не книги, а самые разнообразные часовые механизмы – от бронзовых статуэток до тяжелых каминных часов. Перед полками на небольших кусках бархата лежали часы карманные – в основном без цепочек, а какие-то и без циферблата.
– Хотите что-то починить или ищете подержанные часы в хорошем состоянии? – Человек за столом говорил громко, привыкнув к тому, что нужно перекрикивать тикающие механизмы.
– Ни то ни другое, – ответил Бенедикт и представил сначала Харриет, а потом и себя. – Нам нужна информация.
– О починке часов? – Старик аккуратно положил увеличительное стекло и пинцет и, мелко дрожа, встал из-за стола.
– О Сэвиджах, впервые открывших эту мастерскую.
– Вы их родственник? – спросила Харриет.
– Нет. – Часовщик наконец выпрямился, и его коленки издали звук, похожий на тиканье часов. – Я Фейгин Осборн. – Он протянул руку, и Бенедикт, поспешно шагнув вперед, пожал ее, чтобы не заставлять старика делать лишние движения. – Приятно познакомиться. – Он поморгал совиными глазами. – Должно быть, лет пятьдесят прошло с тех пор, как я купил эту лавку у вдовы Сэвиджа. Просто вывеску с именем сохранил. Вы знаете, что он был знаменитым?
– Да, – начал Бенедикт, но тут же замолчал, потому что старик замахал рукой с изуродованными артритом пальцами.
– Конечно, конечно, поэтому вы и здесь. А что вы ищете?
Харриет осмотрелась с мрачным изумлением.
– Часы в куче часов.
– Знаете, я ведь с этой лавкой приобрел не только имя. – Большие серые глаза Осборна с гордостью осмотрели мастерскую. – Вдова была дочерью первого хозяина. Ее мужу хватило мастерства, чтобы взять дело в свои руки, когда скончался тесть. Но после смерти мужа вдова все продала и уехала жить к его родственникам на восток. Старое оборудование ей было ни к чему, так что она все выставила на продажу.
– Мы ищем информацию о часах, созданных ее отцом, – сказал Бенедикт. – Вероятнее всего, больше пятидесяти лет назад.
