– Ты вот, говоришь, ангел… Чудеса, значит, всякие, будто бы… И вообще.
Костик сверлил взглядом клеенку, и весь его вид говорил о том, что он не понимает Натусиных намеков или, что еще более вероятно, не хочет их понимать.
– Или вот, например, желания исполнять всякие вас же там учат, – не унималась Натуся. – Само собой, если человек хороший.
Костик зевнул. Этот обыденный и совсем не ангельский зевок неожиданно разозлил бухгалтера, и она пошла ва-банк.
– Может быть, ты считаешь, что я не заслуживаю чуда? – взревела Натуся и стукнула кулаком по столу. – Вам там, может, кажется, что я вообще всех подряд на улице подбираю?
Рубин рвал грудь, подбородки тряслись, травленные химией волосы искрились в свете лампы.
Костик зевнул еще раз, хлебнул чая и как раз в тот самый момент, когда Натуся захотела плеснуть в него кипятком, заговорил:
– Я исполню ваше желание, Наталья Николаевна. И чуда тут нет и не потребуется.
– Как это не потребуется? – обиделась Натуся. – Еще как потребуется! Все бы вам экономить.
– Чего вы хотите, Наталья Николаевна? – посмотрел на нее Костик. Хотя в его взгляде не было ничего необычного, Натуся смутилась.
– Ну, не знаю…
– Смелее, смелее, – улыбнулся он ей. – Говорите как есть, и я тотчас же приступлю к исполнению.
– Я устала, Костик. А еще я ужасно одинока. Может быть, вам покажется это странным…
– Нет, не покажется.
Костик встал с дивана, довольно неловко обошел стол и начал собирать чашки и пустые тарелки. Точно завороженная, Натуся следила за его движениями: она ждала. Тем временем Костик сложил посуду в раковину и принялся ее мыть с таким деловитым видом, как будто делал это всю жизнь. Натуся ждала. Когда последняя тарелка заняла свое логическое место в гнезде сушилки, Костик вытер руки и направился в комнату. Сквозь приоткрытые двери было видно, как он снует туда-сюда, перекладывая вещи с места на место. Включился пылесос. Выключился. Она по-прежнему сидела на стуле, напряженная, как червовая дама на игральных картах. Наконец, когда Костик вышел в прихожую и оттуда раздался звук щелкающего замка, Натуся встрепенулась.
«Уйдет! Уйдет и не вернется!» – от этой догадки ей стало так страшно, что она тут же побежала к дверям.
Костик стоял в проеме, у ног его терлась тощая рыжая кошка с драным ухом.
– Это еще что такое? – удивилась Натуся.
– Ваше желание, – развел руками Костик. – Вы же сами сказали что устали и что вам одиноко. Дома чисто, и теперь вы можете отдохнуть.
– А это? – Натуся ткнула пальцем вниз.
– А это Лизавета. Ее соседи ваши выгнали. Она тоже по-своему несчастна.
– Идиот!
Всю ночь Натуся ворочалась на подушках. Да еще и проклятущая кошка норовила залезть к ней в постель.
– Надо же что придумал! Посуду вымыл, эту блохастую приволок, и на тебе пожалуйста – желание. Все привыкли филонить… филонить… ффф.
Она заснула только под утро, рассерженная и перевозбужденная, и во сне видела свою покойную маму, которая советовала ей немедленно выйти замуж и купить азалию. Когда прозвенел будильник, Натуся все еще ругалась с мамой из-за цветов, но, к глубочайшему своему удивлению, ей удалось встать бодрой и полной сил. Лизавета сидела рядом, на прикроватном коврике, и пела главную кошачью песню – обо всем и ни о чем, Костик сопел на кухонном уголке, положив голову на стол.
«Ладно уж, – подумала Натуся. – Пусть живут, раз так».
И они зажили. Желания по-прежнему исполнялись, не так, как бы того хотелось Натусе, но исполнялись, и если уж совсем начистоту – ей не в чем было упрекнуть Костика. Когда ей становилось грустно – он рассказывал смешные истории и так умилительно корчил рожи, что она только покатывалась со смеху. Когда у нее схватывало живот, он тут же заваривал чай с ромашкой. А если случалось так, что у Натуси болела душа и по рубину катились каменные слезы – тут же прибегала Лизавета и запевала свою вечную песнь. Через какое-то время Натусе начало казаться, что она счастлива. Не тем большим счастьем, которое испытывают герои любовных романов, а маленьким и скромным, пожалуй, даже старушачьим счастьишком, когда все ровно, спокойно и разложено по полочкам и от самой этой ровности уже хорошо. Так продолжалось до последней недели декабря.
А в последнюю неделю декабря появилась Любка. Большая и растрепанная вбежала она к Натусе, протянула коробку с пирожными и тут же бросилась на кухню.
– А это у тебя кто? – услышала Натуся, к тому времени пихавшая высокие Любкины сапоги в шкаф, подальше от когтистой Лизаветы. Сапоги были красивые до нескромного и правильные – по сезону: внутри не мех и не кожа голая, а шерстяная подкладка – как раз то, что нужно для бесснежного декабря.
– Да так… Костик… на улице нашла, – проворчала Натуся. Таких замечательных сапог у нее не было и не предвиделось: премию не дали, а зарплата была потрачена еще неделю назад.
– А я тоже нашла! – крикнула из кухни Любка. – Такого мужика нашла, ты-себе-не-представляешь-какого-ах.
– Так уж и «ах»?
Одним резким движением Натуся запихала сапоги в шкаф и вошла на кухню.
– Так уж и! Сапоги видела? А еще и пальто демисезонное, и куртка. Он из начальства нашего. Сама понимаешь, не бедный.
Любка сидела за столом, подперев голову руками. Ее румяное лицо светилось. И это было не то скромное старушачье счастье, к которому привыкла Натуся, а счастье выпуклое и кричащее: женское. И в ту же секунду показалось Натусе, что весь ее мир надуманный и ненастоящий, и она уже не слушала Любку, а только смотрела в окно. За окном плыли серые тучи и моросило. Любка что-то рассказывала, ела пирожные, сама подливала себе чай и отправилась домой, только когда часы пробили восемь.
Закрыв за подругой дверь, Натуся зашла в комнату. Костик сидел на диване и увлеченно разгадывал кроссворд. Брюки с кривыми стрелками – сколько ни гладь, все равно такие – задрались, и из-под них выглядывали голые лодыжки цвета рыбьего брюха. Эта внезапно открывшаяся интимность разозлила Натусю.
– Малахольный! – громко объявила она.
– Я? – испуганно спросил Костик и отложил кроссворд в сторону.
– Да, ты.
Натуся принялась расхаживать по комнате взад и вперед. Натусина раздраженность ходила вместе с ней, изредка тыкаясь носом в подол халата, когда Натуся закладывала особенно резкий поворот.
– Малахольный и есть. Бракованный.
– Почему? – Костик вжался в диван и как-то весь съежился.
– Потому что на улице нет снега и мне нечего надеть! Ни пальто, ни сапог подходящих. У меня только зимнее, прошлогоднее, я на такую погоду не рассчитывала.
– Но…
