Растолкав очередь в регистратуре с визгом «У меня острая боль!», я бросилась в нужный кабинет и пала в холодные руки маммолога.
Вопрос «Вас что-то беспокоит?» показался мне в тот момент настолько издевательским, что, утратив всякую светскость, я немедленно вывалила дойки на стол и рявкнула:
– Очень!
Докторица шарахнулась и, кажется, даже сняла очки.
– Что-то конкретное?
– У меня конкретная опухоль размером с грейпфрут. Вероятно, в состоянии распада, потому что уже сильно ноет. Скажите, у вас есть стационар?
Стационара у них не было. Смирительных рубашек тоже.
– Ложитесь вот сюда, – сухо сказала докторица. – И постарайтесь помолчать.
Через десять минут мне явились две истины: прекрасная и позорная. Прекрасная: я не умираю и у меня по-прежнему есть шанс харкнуть на Димин гроб. Позорная: я стала первым человеком на планете, нашедшим сиську в сиське за полторы тысячи рублей.
– И больше не пальпируйте! – строго сказала мне докторица.
– Чиво? – изумилась я.
Вместо ответа она махнула рукой и указала мне на дверь.
Если вы думаете, что пациент сдался, то безнадежно заблуждаетесь. За последнее время я ухитрилась побывать там три раза и побывала бы в четверый, просто они уже меня в лицо запомнили, паразиты. И сиську мою тоже, надо полагать. Я было пыталась им левую подсунуть – не катит.
Пришлось затаиться. Причем на довольно длительный срок. Честно говоря, мой рак перекочевал из сисек в легкие только две недели назад. Как?
Сижу я две недели назад на кухне. Курю, в окно плюю. Меж тем чувствую – болит правая лопатка. Чем больше чувствую, тем больше болит. На литературку уже не трачусь: я опытная. Так прямо в Яндексе и набираю: «Симптомы рака легких». Яндекс – он умный, поэтому он мне так прямо и отвечает:
1. Кашель, который может быть сухим, вначале преходящим, затем постоянным, доходящим до надсадного.
– Вот третьего дня кашляла, – говорит первый зеленый человечек.
– Зуб даю, – отвечает второй.
– Да стопудово, и так надса-а-адно, – клянется третий.
Записываем.
2. Одышка.
– А что это такое?
Впрочем, записываем.
3. Кровохарканье.
– Харкала, харкала, я сам видел! – орет первый человечек.
– Но все-таки крови не было, – пытается возразить второй.
– Когда будет кровь, будет поздно, – заключает третий.
Записываем.
Итого все три признака рака легких налицо.
– Мама, дай сикалату, – просит проснувшийся Ф., тем самым отрывая меня от периферического рака с распространением опухоли по плевре, чрезвычайно сложного в диагностике.
– Не дам, – отвечаю я. – До обеда ел. Так никаких зубов не будет.
И мамы у тебя не будет. Положат твою маму во сыру земельку, а папа себе новую приведет, и будешь ты сиротинушка, и только одинокий холмик над могилкой как напоминание…
Запуск начинается со слова «холмик», далее отсчет идет на минуты:
Десять минут на то, чтобы одеться самой и одеть заспанного Ф., десять минут, чтобы выяснить у френдов, где бы тут поблизости обследоваться, сорок минут на дорогу, и – ура! – я у дверей заветного заведения.
Как вы догадались, опять прекрасное и постыдное. Прекрасное: я умру, но не скоро. Постыдное: в моих легких только легкие и ничего более, и, чтобы узнать это, я заплатила четыреста рублей.
Хотя… какие-то жалкие четыреста рублей – и такая радость.
Радовалась, правда, недолго. Ровно до того времени, как встретилась с главным легочником планеты.
– Говно твоя флюорография, – сказал мне главный легочник. – Она на самом деле ничего не показывает. Впрочем, привяжи шерстяной шарф.
В данный момент сидю в шарфе и прислушиваюсь к ощущениям. Беснующимся зеленым человечкам показываю полученный от медицины штамп «Патологических изменений органов грудной полости не выявлено». В три голоса они орут мне: «А как же непатологические?» Но я делаю вид, что не расслышала. В конце концов, что такое эти «непатологические изменения»? Что там говорит Яндекс? Шум в ушах – тахикардия – головокружение – онемение кончиков пальцев…
СКАЗКА
Он выкатился так же неожиданно, как шарик жевательной резинки из автомата в супермаркете, и с гулким грохотом упал ей под ноги, едва не задев своим носом мысы лакированных сапог. Натуся не испугалась: во-первых, она работала бухгалтером – а что может быть страшнее цифр, во-вторых, у нее в груди билось рубиновое сердце, а в-третьих, бояться было некого: так себе, пустячок. Небольшого роста мужчина, каких обычно обижают «мужичонками», невыразительное лицо, штаны с кривыми стрелками и третьей свежести майка, выглядывающая из-под задравшегося пуховика.
– Ты откуда, чучело? – ласково спросила Натуся, всей своей массой наклонившись над тщедушным тельцем.
– Оттуда! – Он закашлялся и ткнул пальцем в неопределенную сторону. – Меня Костик зовут.
– Понятно, – хмыкнула Натуся. – А тут чего валяешься? Выгнали?
– Нет. Я ангел небесный, а оттого выгнать меня нельзя, потому что дом мой везде.
– Понятно, – еще раз хмыкнула Натуся, хотя ничего понятно ей не было, а так только – казалось. – Ты, может, псих?
– Наверное, – доверчиво ответил ей Костик. – Я еще не знаю пока.
– Вот ведь чучело же!
Натуся расхохоталась сытым бабьим хохотом, так искренне, что позабыла о том, что ей не следует открывать рот широко, ведь от этого виден ее золотой зуб, который теперь не в моде. Рубин в груди забился часто-часто и начал исходить каменной слезой.
«Была-не-была», – подумала Натуся, а вслух сказала:
– Вставай, чучело. Пойдем.
И они пошли. Мимо рынка с сонными торговками, вдоль игровых павильонов в лампочках, через площадь, покрытую лужами: из дома небесного в дом земной.
По дороге Натуся поддерживала Костика за воротник и плакала ему про то, что аванс маленький, и про то, что соседская кошка писает в подъезд, и про то, что даже зимы сошли с ума и теперь снега разве дождешься… Костик уныло вздыхал и изредка поддакивал, и от этого Натуся жаловалась еще больше.
Придя домой, Натуся тут же завернула Костика в серый платок из козьей шерсти и принялась потчевать вчерашними макаронами с фаршем. Костик ел, как хозяйский кот: с разумной жадностью, не нервно, но и своего не упускал – тарелка пустела быстро, и Натуся постоянно подкладывала ему из сковородки, неприятно царапая тефлоновое дно.
Наконец, когда Костик наелся и настала пора пить чай, Натуся приступила к главному:
