— Так-то лучше, — замечает первый помощник.
— Идите к черту, — еле слышно повторяет Ольга, но Шутлер пропускает ее слова мимо ушей.
— Мистер Миллер, не будете ли вы так любезны выйти со мной в коридор? И вы, мистер Фицджеральд.
Первый помощник открывает дверь перед Миллером и Фицджеральдом. Перед тем, как покинуть кабинет, говорит:
— Все совсем не так, как кажется на первый взгляд, мисс Авербах. Далеко не так.
Как только дверь закрывается, Фицпатрик убирает руку с Ольгиного плеча, но, как ни странно, легче ей не становится, скорее наоборот. Одежда на ней липкая от грязи и пота; она ничего не чувствует, кроме унижения и злости. Лазаря нет и никогда не будет. Ночные кошмары продолжаются наяву. Ольга не помнит, как она жила до смерти Лазаря; та жизнь протекала в совершенно ином мире.
— Сумасшедший дом, да и только, вы не находите? — говорит Фицпатрик. Он закуривает сигару и, усевшись на стоящий рядом стул, кладет ей руку на коленку. — Теперь нам всем нужно держаться друг за друга.
Ольга сбрасывает его руку и встает.
— Советую вам сесть, девушка. Не заставляйте меня подняться.
Ольга идет к двери, но, прежде чем успевает схватиться за ручку, Фицпатрик, подскочив, заламывает ей руку за спину, заставляя согнуться. И ведет обратно к стулу; Ольга не издает ни звука.
— А ну-ка сядь, — приказывает он, разворачивает ее к себе лицом и грубо толкает на стул. — Сиди тихо. Не выводи нас из терпения.
В ее груди не осталось ничего, кроме боли, а раньше там была живая любовь к живому брату, раньше там была ее душа. По щекам у нее бегут слезы. Внезапно дверь открывается; входит Шутлер в сопровождении Таубе, говоря тому:
— Может быть, вам, герр Таубе, удастся пробить эту стену злобы и упрямства и помочь мисс Авербах прийти в чувство. Возможно, у вас получится объяснить ей всю серьезность ситуации.
— Natuerlich, — отвечает Таубе, прищелкнув каблуками. — Позвольте, я поговорю с мисс Авербах наедине.
Первый помощник с важным видом кивает и покидает комнату. Через полуоткрытую дверь из коридора доносится его крик: „Фицджеральд, приведите ко мне Стэдлуелсера! Только без рукоприкладства!“
Не выпуская из рук шляпы, Таубе пододвигает стул и садится напротив Ольги; она демонстративно его игнорирует. Некоторое время он сидит и молча ждет, когда наконец она соизволит на него посмотреть. Не дождавшись, говорит по-немецки:
— Я подумал, что вам интересно будет узнать, зачем ваш брат отправился к начальнику полиции Шиппи. Он должен был передать ему некое сообщение. По словам первого помощника, мистер Эйхгрин хотел проинформировать мистера Шиппи о том, что в Чикаго прибывает Эмма Голдман и что она намерена со своими друзьями-анархистами остановиться в гетто.
Ольга поднимает глаза и смотрит на Таубе. Одно мгновение ей кажется, что он говорит правду. Лазарь был хороший мальчик, он стремился выбиться в люди. Мистер Эйхгрин тепло к нему относился.
— Мистер Эйхгрин — лояльный американский гражданин, — продолжает Таубе с непроницаемым лицом, — вряд ли он симпатизирует анархистам. Уверен, что он всего лишь пытался помочь вашему брату.
„Нет, он лжет. Слишком сильно старается казаться искренним и явно переигрывает“, — после короткого раздумья решает Ольга.
— Я не очень хорошо вас знаю, герр Таубе, — говорит она, — но вы и ваши друзья-полицьянты совсем заврались. Лихо у вас получается… Может, скажете еще, что Лазарь сам в себя выстрелил семь раз после того, как передал записку? Чему еще я должна поверить?
— Позвольте вам заметить — в данной ситуации у нас с вами есть преимущество. Они у нас в долгу.
— У нас есть преимущество? Они у нас в долгу? У нас? С каких это пор мы с вами заодно? Я не знаю, кто вы такой. Вы издеваетесь надо мной и над моим горем. Будьте вы прокляты.
— Вы также, наверное, в курсе, — продолжает он, не обращая внимания на ее враждебность, вертя в руках свой котелок, — что труп вашего брата исчез. У нас есть все основания полагать, что тело выкрали увлеченные своим делом студенты-медики, заинтересовавшись особенностями его анатомического строения. Эти молодые люди — увы, наши будущие хирурги! — считают, что, оскверняя могилы, они приносят пользу науке.
Ольга стонет, закрыв лицо руками.
— К счастью, на поиски тела вашего брата мистер Шутлер отправил своих лучших людей, — не умолкает Таубе. — Для них это стало делом первостепенной важности; никто не сомневался, что они отлично справятся с поставленной задачей. Так и случилось. Они нашли труп Лазаря.
Ольга не знает, как ей реагировать на такую откровенную ложь, и с трудом подавляет нервный смешок. Он просто ее мучает по приказу Шутлера. Таубе, подавшись вперед, касается ее руки.
— К несчастью, он не вполне в комплекте.
— Не вполне в комплекте? Как вас понимать?
— Боюсь, кое-какие органы отсутствуют. Очень сожалею, что именно мне выпало сообщить вам эту печальную новость.
— Какие органы? Вы сошли с ума?
— Селезенка. Почки. Сердце. И, похоже, их невозможно будет отыскать.
Ольга, судорожно вздохнув, теряет сознание и съезжает со стула на пол. Таубе опускается на колени, дотрагивается до ее щеки, словно проверяя, жива ли она еще. Машет шляпой у нее перед лицом и зовет на помощь. В дверь заглядывает Фицджеральд: „Да?“
— Принесите, пожалуйста, стакан воды и кусочек сахару для мисс Авербах.
— А чего это с ней, откинулась? — с интересом спрашивает Фицджеральд.
— Будьте добры, поторопитесь, — с некоторым раздражением отвечает ему Таубе. Он не перестает махать шляпой у Ольги перед лицом до тех пор, пока она не приходит в себя. Открыв глаза, она смотрит на Таубе с такой горячей ненавистью, что он торопливо возвращается на место.
— Вы самое настоящее чудовище, герр Таубе. Ничем не лучше их, — хрипит Ольга, поднимаясь с пола. — Что вам от меня нужно?
Таубе задумчиво поглаживает котелок, словно ответ находится внутри шляпы. Ольга садится на стул и расправляет платье. Покусывая губу, Таубе продолжает свой рассказ:
— Тело вашего брата не могли найти два дня. Вероятно, его похитили сразу после похорон. Конечно, надо было сразу вам об этом сказать, но первый помощник не хотел усугублять ваше горе. Известие о пропаже тела распространилось молниеносно. Анархисты и прочие фанатики тут же принялись устраивать сборища и размахивать своими черными флагами. Эмма Голдман только что явилась в город, но за ниточки дергала, подзуживая их, еще до своего приезда. Они что-то замышляют, что-то серьезное, гетто бурлит. Красные заявляют, что Шиппи застрелил Авербаха потому, что тот был иммигрантом и евреем. По их мнению, ваш брат был жертвой насилия при жизни и принял мученическую смерть. Революция — своего рода религия, и, как все иные религии, она порождает святых и мучеников. А мученичество — заразная болезнь: в любой момент, стоит только какой-нибудь горячей голове, малограмотному анархисту, броситься с ножом на полицейского или швырнуть бомбу в толпу ни в чем не повинных законопослушных граждан, как мы окажемся перед выбором — революция или мятеж.
