Ознакомительная версия. Доступно 18 страниц из 87
– Что ты, Александр Львович, помалкиваешь, не хочешь умирать в конце года?
Косулин задумался. Чуть не всплакнул от летовского прощания, на себя примерил: «на рассвете без меня…корка хлеба без меня».
Паяц заботливо соорудил бутерброд со щучиной и налил психологу хреновухи.
Выпили, не чокаясь. Сочетание вкусов показалось Косулину добрым, сулящим прекрасное продолжение. Хреновуха расслабила, а щучина толкала на философское восприятие действительности.
– Я, друзья, не знаю, как мне дожить до конца света! Он у меня уже случился, свой, личный, ВИП-апокалипсис. Как дальше жить, я понятия не имею. Была понятная программа: женился, детей родил, добра нажил, поработал и… честно помер. А теперь что? – Косулин завис в эффектной паузе.
Паша покашлял, но ничего не сказал. К тридцати он так и не решился приступить к реализации этой понятной программы, так что оставалось только плечами пожимать.
– Что, опять все по новой? Новая жена, дети, дом. Но я не хочу! Не знаю даже, как…
Паяц, в переднике с луковками, от выпитого стал похожим на старенькую деревенскую бабушку, только платочка не хватало.
– Александр Львович, дорогой… не знаю, как тебя и утешить. У многих совсем другие программы.
– Да, я знаю, прости… Страдание сделало меня страшным эгоистом. Думаю только о себе. Как я буду без детей? Больше всего боюсь без сына остаться. Кем он без меня вырастет. Или с мужиком другим – это вообще меня с ума сводит. Он для меня – свет в окошке, даже не думал, что могу так кого-то любить. – Косулин выпил еще.
Пашка вставил:
– Вот поэтому и не хочу пока детей: ответственность, и потерять страшно! Разведешься, и все. А как не развестись, когда все разводятся?
– Не знаю, не знаю, Александр Львович, я бы на твоем месте все сделал, чтобы брак сохранить – любой ценой. Ну погуляет жена твоя – почудилось, померещилось ей, любви захотелось, романтики, Одесса опять же. Тепло и к блядству располагает. А потом все равно очухается. Женщины – та-акие фантазерки!
– Да уж. И бляди.
– А вот и тост родился. – Паяц деловито разлил рюмки: – За блядей-фантазерок, пусть не оскудеет ими земля русская!
Выпили. Пашка, крякая после водки, неожиданно предположил, что у Косулина обострилась «зависть к вагине».
Паяц, воздев круглые глаза к потолку, смеялся:
– Ну вы, психологи, даете: зависть к вагине! Чему там завидовать-то?
– Не скажи, Олег Яковлевич, женщины современные так в себе уверены, живут с таким напором, мне реально страшно бывает! – откровенничал Пашка. – Вот подходит красотка какая-нибудь – и с места в карьер: поехали, дорогой, к тебе. Па-азвольте, а чувства, а дистанция, а завоевать? Хотя бы вид сделать, что ты недоступна! Они так хорошо знают, чего хотят, и все зомбированы фразочками типа: «Ты этого достойна!» Вот жена твоя, Саша, ты уж прости, ей ведь наверняка ни капельки не стыдно! – Пашка не на шутку завелся, говоря уже явно о чем-то своем: – Ведь она уверена, что может себе это позволить, что она все может себе позволить, а мужиков просто сожрать, как десерт с мороженым! Брр! – Пашка покраснел, раскричался. Довольно неожиданно для Паяца с Косулиным.
Косулин решил поддержать его:
– Паша, ты абсолютно, прав. Женщины – опасные твари, но ты же знаешь, что, когда они приходят в терапию и открывают истинные свои чувства – там все тот же страх перестать быть личностью, потерять власть над собой, страх любви и поглощения. Женщины ничем не отличаются от мужчин. Чувствуют чувства все одинаково. Стоило заняться этой профессией, чтобы узнать страшную тайну. И конечно, я завидую собственной жене… она и детей рожает, и делает что хочет, но у женщин своя цена, и все равно пениса им не видать, как своих ушей!! – неожиданно азартно закончил Косулин грустную фразу.
Все проблемы от того, что живем долго вместе и устаем друг от друга. На войне никто не гибнет, от холеры не умирает, живут друг с другом и живут… перебирают лимиты. И хотят по-новой… пока молоды.
Косулина отпускало. Так хорошо было сидеть на кухне с друзьями, пить и делать больное смешным и выносимым. Один он бы не справился. Захотелось домой, к сыну, к дочке… К жене.
– Ребят, слушайте, я лучше домой поеду, а? Пора уже, побреюсь только у тебя. Если ты не против, Олег.
– Я майку привез, твою любимую – с манифестом Коммунистической партии. По-моему, очень уместно ее надеть! – Пашка трогательно вытащил майку из сумки.
– Какие же вы хорошие друзья, я вас так люблю, я такой счастливый человек, – признавался пьяный Косулин. И про себя думал: как хорошо, что есть на свете алкоголь и иногда так легко быть искренним человеком. Додумав, пошел бриться.
Летов кончился. Начался Шевчук. Уходя, Косулин оставил Паяца с Шостаковичем на кухне, самозабвенно поющих хриплыми голосами:
– «Свобода! свобода! так много! Так мало!»
Уже в лифте сам себе признался: спасибо, не надо мне больше свободы, себе заберите.
История Косулина
Косулин вышел из отделения покурить. Катькины слова вновь и вновь всплывали в голове. Она его чувствовала. Когда они познакомились, она угадала, что у него зуб болит, хотя он никому не говорил. И как она видит? И сегодня опять. Ну как она видит то, что он видеть не хочет? И орет еще об этом во всю глотку. Говорят, сумасшедшие реальности не понимают. Некоторые ее части они понимают лучше всех.
– Александр Львович! Что же ты ничего не делаешь? Почему мне запрещают домой звонить? Я что, не человек?!! Я с ума сошла? Ты думаешь, я не знаю про свою шубообразную шизофрению? Знаю я все прекрасно! Больная я, с мужем, гадом, хочу поговорить, отдайте мой телефон! Вы только обещаете, что станет лучше, а лучше – не становится!
Косулин выкурил одну сигарету, закурил следующую.
Катя Макарова говорила правду. Он действительно ничего не может. Только разве рискнуть вызвать гнев Куклы, дать втихую свой телефон. Иногда он так делал и почти никогда не жалел. Больные не сдавали, если только случайно. Прочитав мысли, зазвонил телефон, высветился номер Майи Витальевны. Чего вдруг так рано?
Майя поздравила с прошедшим. Голос звучал глухо, было ощущение, что она только что плакала или собирается заплакать. Косулин удивленно ждал, пытаясь понять, в чем дело.
– Саша, а вы можете со мной сейчас встретиться, где-нибудь не в отделении? Может, на улице около нашего корпуса. Вы к нам сегодня собираетесь? Новикова смотреть?
– Вообще-то да, собирался. Как он?
– Очень плохо. Тут случились всякие вещи, мне хочется вам рассказать. – Голос ее задрожал и стал совсем жалким.
Косулину стало неловко и любопытно, что у них там стряслось такое, что доктор еле сдерживает слезы?
– Давайте я прямо сейчас подойду.
Радостный солнечный мороз странно не соответствовал их конспиративной встрече. Если нельзя поговорить в отделении, значит, Царица не должна ничего знать. Значит, есть что скрывать.
Ознакомительная версия. Доступно 18 страниц из 87
