Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 85
Мы с настоятелем очень сблизились — из всех обитателей монастыря я, наверное, чаще других проводил с ним время наедине, особенно после смерти двух монахов: Дахука и Фарриси. Обычно настоятель приглашал меня в свою просторную комнату с тремя окнами либо приходил в библиотеку ближе к полудню, где оставался до самого обеда. Присутствие на обеденной трапезе для него было обязательным, но он неизменно бывал также на всех завтраках и ужинах братии, на которых вместе со всеми читал псалмы и изредка переговаривался с монахами. Он постоянно интересовался моими больными, спрашивал о сочиненных стихах, радовался, когда я читал ему что-нибудь новое. Некоторые мои вирши он запоминал наизусть и часто во время моего чтения с нежностью смотрел на меня, как когда-то, я помню, поглядывал на меня отец. Отеческий дух — это разлитое во вселенной потаенное Божественное наитие, по милости небесной снисходящее на малых мира сего через их отцов.
У меня никогда не будет жены, мне не доведется испытать чувство отцовства. Я не подарю этому миру детей, тем самым избавив их от мучений, которые довелось пережить самому, — для меня невыносима даже мысль о страданиях детей… Слыша, как плачет заболевшее дитя, я тотчас оказывался у двери, брал его у матери и качал до тех пор, пока ребенок не успокаивался. Младенцы по большей части мучились от вздутия живота из-за материнского небрежения или из-за плохого молока кормящих матерей. Таким я объяснял, какую надо принимать пищу, чтобы улучшить качество молока, а младенцев, освободив от стягивающих пеленок, растирал ароматной мазью, которую сам изобрел и, неоднократно опробовав, убедился в ее действенности. Очень часто младенцы, которых я распеленывал, пускали в меня струи. Меня это всегда смешило. Я был счастлив, видя радость матерей, уходящих с уже успокоившимися и уснувшими на их груди младенцами. Нет ничего более достойного, чем излечение от страданий человека, не умеющего объяснить, что у него болит!
И не был ли приход Иисуса Христа в этот мир попыткой избавления человека от того, что снедало его изнутри, не ведающего своих многочисленных грехов? Ведь он перенес страдания, чтобы оградить нас от наших грехов… С этой строки начиналась одна из написанных мною по-сирийски поэм, так полюбившаяся настоятелю, что он выучил ее наизусть. Я еще не приводил ее здесь? Она звучит следующим образом:
И претерпев страдания, Он оградил нас от грехов,
И жертвою своею искупил нас.
Он снизошел с любовью и с нею же вознесся,
Явив нам путь,
Даровав людям мир и наградив верующих радостью,
Он обжегся земным огнем, чтобы на нас снизошла небесная прохлада.
Он пожертвовал собою на кресте,
Чтобы искупить наше неверие.
И мы пришли наконец к своему спасению.
Это длинная поэма. Ее не раз декламировала Марта, читая с таким чувством, что на слушателей накатывала печаль, а у меня на глаза наворачивались слезы.
Марта… Это еще одна история, о которой я пока не поведал. Сейчас я хочу вспомнить только те светлые дни в монастырской обители, когда моя душа пребывала в покое и безмятежности и потаенное солнце всходило на горизонте божественной благодати, не вынуждая меня вспоминать о прежних страданиях, сомнениях и неуверенности… Тогда казалось, что я обитаю в какой-то выси: я словно ощущал рядом с собой взмахи ангельских крыльев. Именно в те дни я впервые почувствовал, что в действительности означает монашество: благодать уединения и очистительное избавление от мирской суеты. Тогда я и уверился в ничтожности земной жизни и в том, что, отринув ее низкие плотские удовольствия, я приобрел бесценную бескрайность духа.
Ничто тогда не тревожило мое безмятежное существование, разве что неожиданно накатывающие сны, не дающие забыть тяжкое наследство и где-то глубоко внутри погребенное прошлое. Иногда, видя во сне мать, которая с презрением смотрит на отца, я просыпался в слезах и ознобе. Бедный отец! Работая веслами и вытягивая из воды пустые сети, даже во сне он казался несчастным. Он ни разу не заговорил со мной — просто молча смотрел на меня, и в его глазах читалось глубоко затаенное страдание. Зато мать часто говорила со мной, а порой даже смеялась — таким пронзительным смехом, что я в испуге вскакивал посреди ночи…
Однажды я увидел во сне Гипатию в ее белой шелковой накидке, расшитой по краям золотой тесьмой. Лучась любовью и светом, она читала мне книгу по химии, хотя никогда в жизни не занималась этой наукой. Гипатия трогательно водила по строчкам изящным пальчиком с белым, как снег, ноготком, а я вмиг все запоминал. Иногда она вскидывала голову и, улыбаясь, смотрела в мою сторону. Мне захотелось, чтобы Гипатия прижала меня к своей груди, и она это сделала. Но прильнув к ней, я вдруг понял, что это Октавия, обагренная собственной кровью, и проснулся от ужаса.
Несколько раз мне снился очень странный сон, в котором моя мать пыталась выбраться из морской пучины, а я стоял на берегу совсем голый и со страхом наблюдал за ней. Она звала меня именем, которое придумала Октавия и о котором было известно лишь нам двоим: Феодорит Посейдонеус! Внезапно призывы матери превращались в крики о помощи, отдающие эхом во всей вселенной, и я просыпался в холодном поту, без сил и остаток ночи проводил в слезах.
Я дважды обращался к настоятелю с просьбой рассказать о таинственном «замке», который не выходил у меня из головы. Первый раз настоятель отделался молчанием, а вот второй…
Как-то поутру мы сидели у библиотеки и солнце взошло над нашими головами, поднявшись аккурат из-за этого здания. Я сказал настоятелю, что, если он не хочет отвечать, я больше никогда не буду надоедать ему этим вопросом. Он молчал, опустив голову, словно что-то под ногами привлекло его внимание. Стояло лето, и утро было замечательным. Я ждал. Наконец, глубоко вздохнув, настоятель заговорил. Он поведал, что в стародавние времена на месте нынешнего монастыря находилось святилище бога урожая и скота и богини полей. В старину люди верили, что они встретились и совокупились на вершине этого холма. В течение сотен лет люди со всех концов приходили сюда на поклонение. Слава этого места росла и росла, — и однажды оно превратилось в одно из главных святилищ древности. Во времена Соломона евреи возжелали построить на этом месте храм и тайно послали воинов, чтобы разрушить находившееся здесь капище, но сооружение оказалось неприступно. К тому же на них ополчились жившие здесь жрецы и пришедшие на поклонение паломники. Говорят, что все еврейское войско сгинуло при загадочных обстоятельствах. Соломон разгневался и отправил на разрушение языческой божницы свой отряд, но и те не смогли ничего сделать, потому что убоялись разбудить таящиеся под капищем тайные магические силы. Кроме того, местные жрецы соорудили какой-то амулет, покрытый таинственными письменами, смысл которых никто не сумел разобрать… Так и оставалось это капище нетронутым вплоть до пришествия Господа Мессии. Со временем оно стало разрушаться и превратилось в логово Азазеля и его отродья — чертей и бесов, которые поселились в нем со своими прислужниками из людского племени, поклонявшимися дьяволу. А когда, как свидетельствует Писание, Азазель изнемог от собственных козней, которые он строил Христу, и восторжествовало слово Господне, произошло страшное землетрясение, окончательно разрушившее эту божницу. От нее остались лишь разбросанные повсюду камни и обломки колонн… Потом в этих краях появились первые отцы Церкви, проповедующие Слово Божье. Но они были убиты римлянами, и ученики похоронили их в восточном углу храма. А после распространения христианства к месту их погребения стали стекаться паломники. Из опасения, что ненавидящие последователей Христа язычники могут осквернить могилы святых отцов-мучеников и возродить здесь свое древнее капище, люди Креста и воздвигли это здание прямо над гробницами святых отцов. Его выходящие на монастырский двор стены невозможно ничем пробить, потому что они сложены в несколько рядов из прочных камней. А с четвертой стороны оно представляет собой естественную твердыню, так как возвышается над крутым обрывом.
Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 85
