Мерзлая земля под ногами взрыта, истолчена массой солдатских сапог, подошвы не скользят. Слыша за собой топот связных и шумное дыхание Махтурова сразу за плечом слева, Павел ускоряет бег, выскакивает на лед. Лед пористый, испятнан грязными следами. Он отмечает это машинально, сознание фиксируется больше на слухе.
По слуху определяет, что по болоту работает три или четыре пулемета. Он ждет, когда заговорит артиллерия. Пулеметы, сколько бы их ни было, сейчас не самое страшное для цепи атакующих. Вот если ударит артиллерия и накроет плотные порядки штрафников бризантными снарядами, станет много хуже. Пехотный Коротков уверял, что орудийных стволов по фронту роты нет, одни минометы. Если бы так…
Едва не наскочил на вмерзший в трясину труп убитого солдата. Перед глазами мелькнула схваченная ледяной коркой маска лица с широко раззявленным ртом. Потом потянулась строчкой россыпь крупных свежих кровяных бусинок. «Середина!» — понял Павел. Он замедлил бег, приподнял голову, вслушиваясь в разноголосицу стрельбы на высоте. Стрельба там велась уже вдоль всей линии окопов. Судя по частой стрекотне автоматов, фашисты успели подтянуться к огневым позициям из второй линии. Своих автоматов Павел не услышал, хотя по времени передовые бойцы должны были достичь края болота и выбираться на склон по обрывистому косогору.
Далеко на левом фланге забухали гранатные разрывы. Это рота Корниенко уперлась в проволочные заграждения. Штрафники гранатами пробивали проходы. Почти одновременно, перекрывая треск гранат, ухнула, содрогнув землю, залповая серия мощных минометных разрывов. Немцы начали минометный обстрел соседей, встретив их отсечным огнем у проволочных заграждений.
Против Колычева по болоту работали по-прежнему только пулеметы. Но стреляли немцы, не видя целей, по площади, наугад. Светлячковые трассы, перекрещиваясь, носились роями по всему пространству, но высоко над головой. Справа, на участке роты Упита, было потише, оттуда доносилась только ружейно-пулеметная стрельба.
Больше он не стал слушать, рванул напрямик через полоску лозняковой поросли. Продравшись сквозь кусты, выскочил на широкую прогалину, по которой, оставляя за собой кровавый след и боковую бороздку от приклада волочившейся за рукой винтовки, полз штрафник с перебитыми ногами.
«Повезло кому-то!» — мелькнуло в голове. Ранение в ноги, да еще до начала настоящего боя. О таком исходе можно только мечтать.
Раненый поднял голову, и Павел узнал его: мордвин Шапин. Как убежденно говорил он и был непреклонно уверен, что непременно уйдет из батальона в нормальную часть после первого же боя.
В следующее мгновение Павла пуганула тяжелая крупнокалиберная трасса, прошедшая низко над головой, показалось, чуть ли не вскользь по шапке. Вторая вспорола лед, вздыбив крошевые фонтанчики, в метре от ног. Похоже, это были не случайные трассы, пулеметчик пристреливался к нему и его сопровождению.
Инстинктивно вжав голову в плечи, Павел рванулся вперед и распластался под заранее намеченной, горбом выпиравшей заиндевевшей травяной кочкой. Рядом плюхнулся Махтуров. Богданов и Туманов ткнулись в снег в ногах. До берега оставалось менее ста метров. Один бросок Но…
Вся его рота, скопившись на прибрежной полосе, барахталась в снегу, пробиваясь сквозь толщу высоченного намета к стене обрыва. Снег сухой, но не слежавшийся, зыбится, пучится под ногами, как барханный песок Ни утоптать его, ни саперной лопаткой взять. Толчатся, сумятятся штрафники, увязая в сугробе по пояс, гребут снежное месиво руками, прикладами винтовок, распихивают сапогами. Проволочные заграждения легче было бы, наверно, брать. Хорошо хоть, находясь под кручей, в мертвой для пулеметов зоне, штрафники не несли потерь. Но время, выигранное удачным началом, безнадежно таяло, сводя на нет эффект внезапности. Немцы укрепились в окопах, это было ясно, и что ждет роту наверху, куда надо было еще подняться под плотным прицельным огнем, неизвестно.
Павел вопросительно взглянул на Махтурова.
— Кажется, влипли по самое не хочу, — подтвердил его догадки тот.
— Пошли! Главное — ввязаться в бой, переправить людей наверх. А там видно будет.
* * *
Десятка полтора штрафников карабкались вверх по косогору. Обрыв, собственно, невысок, метров четыре-пять высотой, но верхушка пристреляна, держится под прицелом.
Павел поискал глазами взводных, но никого из них поблизости не увидел. Под обрывом лежало два распростертых безжизненных тела. Из тех бойцов, что первыми выбрались наверх и были срезаны и сброшены оттуда автоматными очередями.
Отрабатывая на полевых учениях действия штрафной роты в наступлении, поднимались в атаку не иначе, как совместно с танками и артиллерией, которая подавляла огневые точки врага. Так должно было быть. Здесь же… Если не накрыть окопы фашистов залповым артиллерийско-минометным огнем, посшибают всех с верхушки, как зайцев.
Взял вправо, где на фланге скопилось до полувзвода солдат, надеясь среди них отыскать Титовца. Скучились штрафники не случайно. Здесь работал отлаженный конвейер, выдававший людей на-гора. Двое солдат, стоя спинами к стене, подставляли плечи под опору ног. Несколько пар рук дружным подхватом подсаживали на них очередного штрафника, отправляли вверх к широкой промоине. Дело подвигалось довольно споро.
— Титовец! Где взводный? — громко закричал Павел, подбегая и понимая уже, что у задачи, которая еще минуту назад казалась сверхсложной, почти невыполнимой, появилась зацепка к решению.
— Там, — показал рукой вверх на промоину кто-то из штрафников.
Минутой позже Павел и сам уже карабкался по обледенелому склону. Промоина оказалась в меру глубокой и широкой, чтобы ползти по ней свободно и незаметно. Метра через три, однако, проторенный след оборвался. Дальше промоина была с краями забита снегом. Он осторожно выглянул.
Сердце зашлось, пропустив один удар, забухало тяжелыми мерными толчками в висках. Впереди, метрах в двадцати, была недокопанная, брошенная немцами траншея. Тоже забитая снегом. Потому он и не разглядел ее в бинокль. Никак не мельче и не уже той, из которой поднялись в атаку штрафники на исходных позициях. И это было черт знает что, из того редкого, случайного и неожиданного, что происходит иногда на войне, чего никак нельзя предположить, но что резко, самым невероятным образом меняет ситуацию в пользу, казалось бы, безнадежной и гибельной. Выдвини сюда фашисты хотя бы один пулемет — полроты осталось бы уже на болоте.
В траншее шевелились, приноравливаясь к ответной стрельбе, фигурки штрафников. В одной из них признал Титовца, жестами призывавшего бойцов рассредоточиваться по всему фронту траншеи. Да и на левом фланге чернели спины кучно ползущих к окопу штрафников. Один из них вскакивает и, обернувшись назад, что-то кричит, размахивая рукой с пистолетом. Маштаков! Что он кричит, до слуха не доносится, не разобрать. Но с десяток солдат поднимаются и бегут за ним. Когда до траншеи остается последний рывок, оживает немецкий дзот. Длинная развесистая очередь, и штрафники, кто сраженный, кто живой, пластаются наземь. Кто-то, кувыркнувшись через плечо, по инерции, перекатом докатывается до края спасительного окопа. Оттуда в направлении дзота летят фанаты. Но разрываются все с большим недолетом.
