— Ну что, солдат, живой, все органы на месте? — Кивнул капитану со змеями на петлицах: — Ну-ка, док, посмотри пацана.
Доктор быстро и сноровисто осмотрел его рот, уши, пальцы, спросил грубовато-насмешливым голосом:
— Яйца на месте, солдат, отрезать не успели? Значит, повезло, такое тоже бывает.
Пулеметы на бэтээрах настороженно и пугливо косили на них своими длинными носами.
В часть Макарова отправили не сразу, пару недель он провел в Моздокском госпитале. Несколько раз к нему приезжал особист, расспрашивал, при каких обстоятельствах попал в плен, у кого держали, как часто били, кто из пленных находился вместе с ним. Особист угощал сигаретами, был участлив. Когда Сергей рассказал о том, как погиб контрактник Олег, он долго молча смотрел в окно, потом сказал:
— Всякая война — подлая штука, гражданская война омерзительна вдвойне, потому что воевать приходится со своими согражданами.
Уходя, офицер сказал:
— Для тебя, солдат, война, наверное, закончилась. Завтра должна приехать твоя мама. Если больше не увидимся, желаю тебе успеха, — пожал руку и ушел, большой и сильный мужчина, от которого даже на войне пахло одеколоном.
Раненых и больных солдат в госпитале переодевали в застиранные кальсоны и старое обмундирование, которое носили еще в Советской армии. В уродливом тряпье, с цыпками на руках и болячками по всему телу Макаров чувствовал себя не солдатом могучей военной державы, а отбросом…
На следующий день приехала мать. Сергей набросил на плечи шинель, провел ее в палатку, где на двухъярусных кроватях лежали больные. Мать прижимала к своей груди его голову, плакала, рассказывала, потом снова плакала:
— Дома все хорошо, отец наконец-то нашел работу. — Она единственный раз за всю встречу улыбнулась. — Отец стал такой заботливый. Когда я собирала тебе гостинцы, он сам бегал по магазинам, по рынкам…
Отец у Сергея был неродным, и отношения до армии у них были натянутыми.
— Я как узнала, что тебя украли, хотела все бросить и ехать на поиски. Сына учительницы Нины Ивановны тоже раненым в плен захватили, так она полгода его в Чечне искала, до самого главного чеченского командира дошла — Дудаева или Басаева, даже не знаю. Простые люди ей искать помогали, те же чеченцы ее кормили и ночевать пускали. — Она вздохнула. — Господи, и когда же кончится эта война?
К вечеру мать уехала. Она работала медсестрой в больнице, и утром ей надо было быть на работе. Перед отъездом она робко спросила, тая в голосе надежду.
— Сережа, а тебя не отпустят домой, хотя бы в отпуск? Ты ведь такое пережил.
Не зная почему, Сергей ответил:
— Мама, я буду служить.
Через неделю в госпиталь пришел грузовой «Урал», и Макаров уехал в полк. Спустя несколько месяцев под Грозным чехи расстреляли мотострелковую колонну. Оставшихся в живых вывели на отдых, убитых вывезли в цинках и полиэтиленовых мешках. Подразделение, в котором служил Сергей, перебросили на их место. Вместо Грозного были сплошные руины, из-под развалин били снайперы. У чехов было много наемников, женщины-биатлонистки, арабы, татары, попадались даже славяне — русские, хохлы из организации УНА УНСО. Воевать они умели, устраивали засады, минировали дороги, резали часовых, война им была привычна.
Сентябрьским утром два БРДМа разведки попали в засаду. Передняя машина подорвалась на фугасе. Пока водитель второй машины пытался развернуться, ее подбили из гранатомета. Экипажи машин погибли сразу, уцелевшие десантники укрылись в развалинах молокозавода. Оборону заняли в цехе. В живых осталось восемь человек. На каждого было по четыре магазина и по пять выстрелов к подствольнику.
Чехи били по цеху из автоматов, орали «Аллах акбар!». Пули попадали в пустые емкости-цистерны, рикошетили, звенели. Стоял жуткий грохот. Через полчаса боя кончились патроны. Когда из цеха перестали раздаваться выстрелы, чехи пошли в атаку. Пятнистые бородатые фигуры с зелеными повязками на лбу двигались перебежками. Догадавшись, что у солдат кончились патроны, стали подниматься с земли и хохотать:
— Русский, выходи, не бойся, долго мучить не будем, убьем сразу.
В это время солдаты ударили из восьми подствольников, чехи исчезли, их сдуло, как ветром. Оставшиеся в живых связались с кем-то по рации, через полчаса притащили гранатометы. После второго залпа на Сергея обрушилась стена, и он потерял сознание под завалом кирпичей.
Очнулся Макаров в кузове грузовой машины. Страшно болела голова, лицо и руки были в чем-то липком, пахло свежей кровью. Он попробовал приподняться в темноте, но на его грудь наступил кованый сапог. Несколько дней Сергея и еще десяток пленных держали в подвале разбитого дома, днем и ночью у дверей сидел чех с автоматом. Среди пленных было двое штатских, корреспондент какой-то газеты, приехавший в Чечню за горячими репортажами, и отставной подполковник, летчик. Чехи нервничали, орали на пленных, не задумываясь, пускали в ход кулаки.
Особенно тяжело приходилось гражданским: в той жизни, до плена, они не могли себе даже такого представить. Потрясенный журналист все время повторял: «Если я останусь жив, напишу такую книгу, что весь цивилизованный мир содрогнется. Здесь будет второй Нюрнберг, я назову всех, кто организовал этот геноцид, нашего президента в первую очередь».
Журналиста застрелили в первый же день. Пленных гнали за колонной боевиков. На них нагрузили мешки с провиантом, медикаментами, вещами. Большое рыхлое тело, привыкшее к мягкому креслу и спокойной жизни, отказалось повиноваться. Журналист сел на дороге и сказал:
— Больше не могу, можете меня убить.
Его никто не уговаривал и не поднимал — отряд спешил. К нему просто подошел один из боевиков и выстрелил в рот. Тело журналиста осталось лежать в придорожной канаве. Летчик с содроганием произнес:
— Господи, я вспомнил, это же был журналист с мировым именем. Я читал его очерки в западных газетах.
После этого убийства у Саши, московского эмчээсовца, привезшего в Чечню гуманитарную помощь, поехала крыша. Он безостановочно что-то бормотал. На коротком привале он кинулся на часового и стал его душить. Его били по голове сапогами и прикладами автоматов. Когда Саша отпустил горло, его за ноги оттащили в сторону и после короткого совещания отрубили сначала руки, потом голову.
Ночевали в лесу. Боевики разожгли костер. Пленные сгрудились в одну кучу — так было теплее. Сергей отошел под дерево справить нужду. Вытащил из ботинок шнурки, сделал удавку. Потом вернулся к своим. Боевики дежурили у костра по двое, несколько раз за ночь часовые подходили к пленным, светили фонариком, пересчитывали. Сергей подождал, когда один из часовых залез в палатку. Потом он подполз к костру и дождался, когда второй караульный хоть на минуту выпустит из рук автомат, накинул ему удавку на шею; упершись коленями в спину, задушил. Затем снял с мертвого тела вонючую разгрузку с запасными магазинами и гранатами, с пояса длинный нож в кожаных ножнах. Мертвое тело оттащил в темноту, накинул на себя бушлат, натянул на глаза шапку, сделал вид, что дремлет. В это время вернулся первый часовой, от него несло запахом анаши:
