— Стой!
Немолодой охранник, более похожий на фольксштурмиста, в замызганной, мешком сидящей на нем шинели, направил на Шеллена карабин.
— Да я… это… отошел по нужде.
Алекс, скроив на лице страдальческое выражение, взялся обеими руками за живот. Он был почти уверен, что немцы его еще не хватились. Иначе они не стояли бы сейчас кучкой в стороне, пуская сигаретный дымок.
«Хорек» потребовал кригсгефангененкарту, сверил фотографию с личностью пленного и только тогда опустил карабин. Было видно, что он сконфужен и что никакого шума поднимать не станет, так как ему же первому и нагорит. Он осмотрелся кругом — нет ли кого еще вне зоны оцепления, — потом вернул карту и махнул рукой:
— Проходи.
Шеллен зачем-то козырнул и, продолжая изображать человека, угнетенного расстройством желудка, побрел к своим. Первым его увидал Каспер. Он поджидал друга, не веря, что тот ушел насовсем, не предупредив и не попрощавшись. Оступаясь на битых кирпичах, он быстро подошел к нему:
— Алекс, ты где был? Мы уже не знали что думать.
— Где старший?
— Там. Пошли.
Гловер некоторое время молча смотрел на перепачканного в саже Шеллена.
— Где вы, черт бы вас побрал, были столько времени? Вы знаете, что за побег одного накажут всех?
— Не имеют права, сэр, — не придумав ничего лучшего, возразил Алекс. — Согласно Конвенции…
— Так вы еще и знаток права, мистер Шеллен? Зачем же тогда вернулись?
— Я не собирался бежать. Если бы в двух кварталах от вас было место, где вы родились и выросли, вы не попытались бы попасть туда?
Они еще некоторое время пререкались, а потом немцы объявили построение и перекличку.
Лежа вечером в бараке, Алекс переживал весь прошедший день заново. Он не вспоминал, а просматривал некие бессистемно перетасованные видения этого дня, которые возникали сами по себе, наплывая одно на другое. Когда он пытался ухватить какое-то из них и сосредоточиться на нем, оно ускользало, и в следующее мгновение он уже не помнил, что это было, отвлеченный чем-то новым.
Он не спал, но его умственная деятельность словно замерла над осмыслением чего-то важного. Над некой логической конструкцией мироздания, которую он хотел, но не мог постичь. Она все время видоизменялась. То он наблюдал ее снаружи, то оказывался внутри. Однажды она была подобна недостроенному готическому храму в городе, опустошенном чумой. Здесь все не завершено, все заброшено и ничто так и не обрело смысла. В простенках между контрфорсами здесь никогда не было витражей. В них только грозовое небо — источник тяжелых сновидений, в них ветры бесконечных сомнений и страхов, которые, врываясь внутрь этого каменного скелета, гонят сухую листву бессвязных мыслей по выщербленным плитам пустынных нефов.
Возможно, эти видения были навеяны ему воспоминаниями об осенней экскурсии на развалины аббатства Фаунтейнс в Йоркшире еще до войны, возможно, такова была структура внутреннего мира безбожника, пытавшегося, но не смогшего постигнуть Бога. Или… он уже спал.
* * *
На следующий день отряд Гловера был перебазирован на территорию табачной фабрики Йенидце, располагавшейся совсем рядом с левобережной оконечностью железнодорожного моста Мариенбрюке. В двухстах метрах к западу от фабрики находился тот самый футбольный стадион Фридрихштадта, который штаб бомбардировочного командования избрал в качестве цели «зеро». Выжженная зона полных разрушений шла от стадиона расширяющимся веером на юго-восток, и фабрика, оказавшаяся около вершины этого треугольника, пострадала весьма незначительно.
Как и все в старой части Дрездена, здание фабрики Йенидце было своего рода шедевром архитектуры. Главный четырехэтажный корпус ее венчал огромный восточный купол. Дымовые и вентиляционные трубы в виде минаретов придавали всему комплексу образ мусульманской мечети, а необычное название фабрики произошло от небольшой местности в Греции, где Хуго Цитц — владелец — закупал табак для производства своих сигарет.
— Впервые вижу, чтобы в магометанской церкви делали курево, — сказал один из пленных, когда британцы остановились перед громадной аркой главного входа, выложенной цветными изразцами.
— Это не церковь. Здание только копирует одну из каирских мечетей, — пояснил на весьма сносном английском чахоточного вида охранник в толстых очках (позже Алекс узнал, что он был студентом здешнего университета). — В противном случае городские власти не дали бы разрешения на размещение фабричных построек так близко к Альтштадту.
Для ста человек 1631-го отряда отвели одно из достаточно просторных складских помещений. В этот день пленных на работу не водили, дав им сутки для обустройства на новом месте.
С двадцать четвертого числа они продолжали заниматься раскопками бомбоубежищ в мертвых районах города. Их отряд прикрепили к полуроте солдат из народно-гренадерской дивизии, набранной из пожилых бюргеров, ветеранов Великой войны, хилого молодняка и тех фронтовиков, кто носил за полученные ранения серебряные или золотые «каски»[26]. Их усилили парой взводов фольксштурма из 4-й категории[27], придали несколько служащих коммунального хозяйства, которые с помощью путаных карт и схем определяли, где лучше пробиваться к пустотам бомбоубежищ. Иногда им помогала бригада заводских рабочих с ручными лебедками, домкратами и отбойными молотками. В состав этого расширенного интернационального отряда ввели одного инженера-химика, нескольких солдат с переносными огнеметами, а также специалистов по дезактивации зараженной территории. Эти последние имели в своем распоряжении воздуходувку с дизельным электрогенератором и грузовик-топливозаправщик с большой длинной бочкой, снизу доверху вымазанной белой известью и пахнувшей хлором. Иногда рядом работали женщины и старики из люфтшутц — Лиги противовоздушной обороны. На многих были темно-синие облупившиеся каски из тонкой жести или алюминия с большой крылатой эмблемой спереди.
Алексу удалось найти общий язык с несколькими немцами, вследствие чего он был в курсе некоторых технических проблем. Например, оказалось, что в центральном районе множество подвалов были либо соединены друг с другом тоннелями, либо разделялись достаточно тонкими кирпичными перегородками. В одних случаях это помогло спастись тем, кто после первого налета рискнул выбраться из-под завалов наружу и бежать из города, но гораздо большее число людей погибло как раз из-за беспрепятственного проникновения жара и газов по лабиринтам соединенных подвалов и примыкавших к ним тоннелям канализации.
Работая кирками, ломами и лопатами, пленные, разбитые на четыре бригады по двадцать пять человек, расчищали места входа в убежища. Иногда было проще, убрав золу от сгоревших стропил, перекрытий и мебели, пробиваться прямо изнутри здания. В очередной образовавшийся пролом спускались только немцы из взвода дезактивации, вооруженные фонарями и противогазами. Чтобы перебить трупные запахи, в коробки противогазов немцы наливали специально выданный им для этих целей коньяк, отчего к середине дня, выбравшись из очередного подвала, сняв маски противогазов и закурив, они говорили оживленнее и громче, нежели утром, а к вечеру и вовсе совели.
