— А не французский? — осклабился Понькин. — Почему же вчера в восьмом классе вы разучивали французские слова?
— Мы не разучивали… То есть, они входили бонусом в задачку по географии. Дети между делом услышали шесть французских слов. Они вовсе не обязаны их были запомнить, но у кого-то осядет…
— Осядет! — повысил тон Понькин. — А перечислите-ка эти слова, гражданка учитель географии?
— Какие… — совсем оторопела Генриетта Давыдовна. — Пасифик, вэссо…..Так все не сразу вспомню.
— Я вам напомню, — Понькин еще раз плюнул в урну, на сей раз с места, попал точно. Выхватил бумажку. — Тихий океан, календарь, корабль, церковь, запад, восток. А! Церковь!
— Да, — сказал директор.
— Религиозной пропагандой побаловаться затеяли? — грозно тряс листком Понькин.
Слюни от него отлетали и частично достигали Генриетты Давыдовны. Она отступила.
Тут Генриетта Давыдовна замешкалась. Церковь во-обще-то была в загадке историческим фактом…
— Вообще бы, — кашлянул директор. — Загадки… того.
— Абсолютно согласен! — подхватил Понькин. — Школа — советское учреждение, а вы с загадочками! Прекратить! Чтобы больше ни-ни… загадочек ваших дурацких!
— Как вы разговариваете? — Генриетта Давыдовна так махнула рукой, словно в ней был веер.
— Ах, вам не нравится? Так учтите: не прекратите свои вредительские кунштюки, с вами будут беседовать в другом месте!
— Вот, — подтвердил директор.
Особо больно было то еще, что Генриетта Давыдовна сама себя про загадку корила. Там упоминалась еда, а это нехорошо, могло детей травмировать. Генриетта Давыдовна и так всю ночь мучалась.
125
«Мой фюрер! Сегодня в газете „Ленинградская Правда“ опубликовано обращение городских женщин. Цитирую без обиняков — „Скорее река Нева потечет вспять, нежели город Ленинград будет фашистским“.
Войска вермахта в двух шагах от Ленинграда, а потому уверенность женщин очевидно не лишена смехотворности. Но, мой фюрер, смехотворна и их уверенность в том, что Нева не может потечь вспять! Нева все может! Перед нашим с вами взором так и рисуется эта космологическая картина! Петербург создан для фантастических зрелищ, и, следовательно…»
Трудно писать пьяным. Клавиши путаются, мысли заедают, а высказаться хочется витийственно.
«Мой фюрер! Представляется насущным пересмотреть концепцию относительно дальнейшей судьбы северной столицы необъятного государства российского. Как было убедительно показано в предыдущих донесениях, этот город не предназначен для обычного человечьего существования. Однако великий Рейх может в дальнейшем использовать его как город-музей, как декорацию для величественных мистерий в исполнении лучших творческих сил Германии, для магических парадов… В конце концов, как парк аттракционов. Самолетами и кораблями сыны и дочери Рейха будут посещать это необыкновенное место, для исполнения религиозных ли культов, для развлечения ли — в зависимости от вашей воли… В этой связи следует немедленно прекратить артобстрелы и авианалеты, что поможет сохранить жизни летчиков, боеприпасы для других участков фронта, а необычный населенный пункт — для великой Германии. Военные усилия сосредоточить на уничтожении населения, совершенно чуждого идее призрака-аттракциона…».
Море, ясное дело, по колено, включил в учреждении свет, машинку выволок на стол, еще и директорским «Главспирттрестом» не побрезговал. Это ошибка, может заметить убыль в бутылке, догадается, заколотит окно. Разбавить, что ли, водой? Патруль бы не заявился на стук. Патруль, впрочем, можно перестрелять. Много их, патрулей!
«Мой фюрер! Один налет, однако, рекомендуется осуществить в ближайшие же дни. В Радиевом институте по улице Рентгена, в обычном шкафу, в отсутствии хранилищ, хранятся значительные запасы радия. Если разбомбить здание института, произойдет естественное распыление, и в радиусе не менее двухсот метров на несколько дней создастся смертельная для человека зона. К моменту создания в будущем немецком Петербурге парка мистического отдыха радий развеется, а ныне попадание бомбы в институт представляется насущным.
Представляется также эффективной мерой по избавлению города-музея от населения сброс с самолетов фальшивых продовольственных карточек, образец которой прилагаю в бутылку…».
Содержательное вышло письмо, молодец. Вот только плану «Д» сам же, идиот, сверх меры спервоначалу напомогал.
126
Загадки про географию придумал сочинять Александр Павлович, и они сочиняли их вместе, в соавторстве, предполагая со временем сложить в книгу. Придумали героя — пытливого юнгу Никиту Солнышкина с советского торгового корабля. Он много путешествует по морям-странам, сталкиваясь с разнообразными диковинами и парадоксами. За диковины больше отвечала Генриетта Давыдовна, а Александр Павлович — за литературную часть.
Вчера Генриетта Давыдовна загадывала про двойной день. Солнышкин на своем «Балтийце» плыл (шел, говорят моряки) по Тихому океану и учил французский язык. Положил себе по шесть слов в день, а если норму не выполнял, то героически отказывался от послеобеденного десерта. И вот Никита пробалясничал день, слов не выучил, о чем честно и говорит коку. А добрый кок его утешает: так и быть, не станем сегодня срывать листок с календаря, пусть день продлится еще 24 часа, успеешь выучить. Так и стало.
Разгадка в том, что корабль пересек такую «линию смены дат», которую установили в конце прошлого века.
До этого, плывя вокруг света, корабль либо приобретал один день (если шел с запада на восток) или терял день (если наоборот). Это из-за вращения земли: она крутится либо вперед, вместе с кораблем, либо ему навстречу.
Еще только начав загадывать, Генриетта Давыдовна сообразила про «десерт», но переделать на ходу не спроворилась. Какой еще приз юному юнге? — не пинту же рому! Промелькнуло переменить на наказание: дескать, бьют, если не выучил, но ведь речь-то о советском судне! Ее бы Понькин просто развеял по ветру бы тогда, Давыдовну Генриетту.
Дети загадку решать не стали, спросили лишь, что на десерт у юнг, Генриетта Давыдовна покраснела, что, наверное, конфета, как и в школе сегодня дадут. Дети не прореагировали, а надо ведь, кто-то записал список слов и выдал Понькину! Импоссибль!
Она забыла сесть в трамвай, брела пешком, потом сообразила, но в трамвай не пошла, в давку. На Фонтанке обогнала средних лет женщину с трупом: свисал с детских санок, ноги-руки по снегу волочатся.
А одной рукой шевелит будто, пальцы будто сжимает и разжимает. Генриетта Давыдовна головой помотала: точно. Живой труп-то! Вскрикнула, подскочила:
— Женщина! Ваш покойник рукой шевелит!
— Ну да, шевелит еще, — женщина ответила, на Генриетту не глянув. — Пока довезу — перестанет…
