Капитан и сам не заметил, как деревья, между которыми он плутал, резко кончились и он оказался рядом с какими-то постройками. Что-то вроде заброшенного хуторка. Возле одной из них — сарай не сарай, гараж не гараж, во всяком случае, в распахнутые двери были видны белые «Жигули» — что-то паял-лудил, низко склонившись, щуплый сутулый человек в очках.
Рядом валялся какой-то железный автомобильный хлам.
— Вы что тут делаете? — вдруг резко поднял голову сутулый.
— Да вот… заблудился, — вежливо объяснил капитан.
— Заблудились? Ну, так я вас провожу.
— Да что меня провожать — я не девушка, — возразил Дубовиков. — Сам дорогу найду!
— Это вам так кажется, что найдете! — проворчал сутулый.
— А что — нет?
— Места у нас тут непростые.
— Что значит — непростые?
— Да словно заговоренные. Можно на одном месте сутки топтаться да так и не понять, где находишься.
— Да вы что?!
— Верно говорю. Так что я вас лучше провожу, — настойчиво повторил свое предложение сутулый.
Он пристально поглядел на Дубовикова, и даже сквозь стекла его очков капитана поразило, какие луженые и оловянные у этого типа глаза… у хмыря этого! И держаться хмырь этот сразу стал пытаться позади капитана, что последнему вовсе не понравилось.
Так, старательно пропуская друг друга вперед, они вышли на тропинку между деревьями.
Капитан намеренно не поворачивался к сутулому спиной. Да вот беда — в сельской местности для городского человека много непредвиденных обстоятельств, на которые он реагирует порывисто и эмоционально.
Так и капитан, угодив ботинком в кучку лошадиного навоза, аккуратно наваленного посреди тропы, чертыхнулся, отвлекся на это дерьмо — и…
Чем он, этот сутулый хмырь, огрел его по голове?! Это уже Дубовиков потом разобрался, а сначала только понял, что было это что-то очень тяжелое, увесистое. Настолько увесистое, что капитан мгновенно вырубился. И очнулся от холода, когда над краем красивого озера Заволок уже зажегся лимонного цвета зимний закат.
А холод был — зуб на зуб не попадешь.
Сотового телефончика у капитана не обнаружилось. Да и рукой пошевелить он не мог. Выяснилось, по возвращении сознания, что стоит капитан Дубовиков, опоясанный и крепко прикрученный к дереву какой-то веревкой. Стоит и застывает на декабрьском ветру.
"Вот и конец… Поистине трагический для отставного капитана! — подумал Дубовиков. — Погибнуть в лесу в декабре от стужи… На закате короткого зимнего дня. И почему я его сразу не пришиб? — вконец огорчился Дубовиков. — Ведь не понравился же он мне! С первого взгляда не понравился!
И ведь какая сволочь — даже убить побоялся! Мелочь вонючая… Все, что смог, — это привязать к дереву… Рука, наверное, не поднялась. Мол, сам не могу прикончить — так замерзни!"
Странный хруст вдруг отвлек капитана от мрачных мыслей. Сначала Дубовиков даже вздрогнул… Похоже на шаги! Неужели хмырь передумал и решил вернуться, чтобы его прикончить? Пораскинул гад, видно, мозгами и решил: оставлять живого человека в зимнем лесу — это все-таки рулетка! Вдруг связанному повезет?
Странные эти шаги приближались откуда-то из-за спины… А странные потому, что вроде как бы и не один теперь шел хмырь, а несколько хмырей сразу.
Капитан напрягся. Ну, что? Неужто пришло время прощаться с жизнью? И не знаешь ведь, что лучше: замерзать-коченеть тут долго и мучительно или вот так сразу?
И вдруг что-то теплое, мокрое и тяжело дышащее ткнулось капитану сзади в шею.
Почти ласково!
«Если это хмырь, то он очень изменился», — подумал капитан.
Если же это какое-то чудовище озера Заволок, наподобие лохнесского, то…
В общем, капитан отчего-то не решался оглянуться, а так и стоял, замерши: вдруг это нечто сейчас ему что-нибудь откусит?
Наконец он все-таки осторожно скосил глаза.
Лошадиная морда! Сзади стояла лошадь.
— Тпрру! — обрадовался капитан. — Ух, моя дорогая… А уж я было подумал! Подумал, что пропал!
В ответ «дорогая» показала капитану свои крупные лошадиные зубки.
Может, это даже означало ответную лошадиную улыбку.
А ведь, может, и нет…
«А ведь, может, и тяпнуть, — озадаченно подумал капитан. — Что я с ней, связанный, сделаю? Закусает, забьет копытом. Я у нее, как партизан на допросе — полностью во власти: стою, как дурак, привязанный, пальцем не могу пошевелить!»
Но лошадь не стала жестоко пытать капитана. Она просто смотрела на привязанного к дереву капитана своими бархатными темными глазами — полными ума, совести и, даже как показалось Дубовикову, чести… Да, это надо было признать!
На контрасте с лужеными оловянными глазками хмыря — человечность лошадиных просто бросалась в глаза.
«И почему это у животных бывает такая человеческая внешность, а у людей такая нечеловеческая?» — даже подумал капитан.
А потом каурая повернула, не торопясь, свою лошадиную голову и посмотрела куда-то сквозь деревья. — И в это время опять послышался прежний, странный хруст — и из-за деревьев вышли и встали рядом с первой еще две лошадки.
Худоватые, не чищенные…
Казалось, они понимали, что капитан привязан и беспомощен. Наверное, тот, кто подолгу стоит на привязи, хорошо понимает, что это такое.
Ничего плохого лошадки капитану, конечно, не сделали. Но и хорошего они сделать для него ничего не могли. Ну, разве что дышали горячо, отыскивая и покусывая подле его ног какие-то пожухшие былинки, топтались рядом, — и от этого окоченевшему капитану было как-то теплее. А так, в общем, ну, что может лошадь?! Ни развязать, ни позвонить «приятелю из органов»… Ни позвать его на помощь ржанием призывным.
Лошадки вообще не ржали — а напротив, как показалось капитану, вели себя как-то чересчур тихо и даже осторожно.
Сам капитан кричать тоже опасался — кого тут, кроме хмыря, накличешь?
И вдруг лошадки напряглись.., И как-то незаметно, по-тихому растворились — исчезли между деревьями!
Слух у лошадей, видно, получше, чем у человека. Скоро и капитан расслышал то, что учуяли лошади.
Это были уже человеческие шаги. Кто-то чавкал сапогами, разбивая морозную твердую корку, покрывавшую уже черную холодную и мокрую землю.
Еще несколько минут волнительного ожидания — хмырь, не хмырь, убьют, не убьют? — из-за деревьев показалась колоритная фигура — в тулупе, кирзовых сапогах и облезлой, сбившейся в какой-то бесформенный ком от долгих жизненных испытаний, шапке-ушанке.
Выйдя на полянку, где замерзал капитан, фигура резко притормозила, остановилась и оторопело уставилась на Дубовикова.
