— Ага, — съязвил Хьюго, — я уже недавно слышал где-то это слово — «мир»… на похоронах тридцати школьниц, в районе Травника, по-моему… Длительный, говорите?
И тем же небрежно-светским тоном спросил:
— А вы-то что здесь ловите?
Женщина медленно сделала глоток шампанского, глядя на Хьюго все с тем же ледяным спокойствием. Но теперь в глубине ее глаз плескался гнев.
— Нас, мой дорогой, — она обвела рукой троих своих коллег, — прислало сюда французское правительство… Ознакомительная миссия секретариата Европарламента. Господин Дэвис выполняет ту же работу для британского правительства… Мы стараемся разобраться в ситуации и представить как можно более полный и точный отчет…
— Тогда вам следовало бы отправиться в другое место…
Она собиралась возразить, но Хьюго не дал ей такой возможности, протянув свой стакан Беширу, который наполнил его до краев. (Он знал всего несколько слов по-французски и мало что мог понять в их диалоге, но почувствовал, что Хьюго необходимо «дозаправиться».)
— Так что же вы здесь изучаете? Женщина с трудом сглотнула, но голос ее прозвучал все так же уверенно:
— Лично я занимаюсь проблемой сексуального насилия. Необходимо составить точный отчет о систематической практике такого насилия в лагерях и оккупированных селах…
— Систематическом… — задумчиво произнес Хьюго. — Если это то, что случилось с Медихой Османович, тогда я понимаю.
— Медиха?.. Что вы хотите сказать? Кто такая Медиха Османович?
Она едва заметно напряглась.
— О, вы ее не знаете, — процедил Хьюго, между двумя глотками шампанского. — Девочка лет пятнадцати-шестнадцати. Я нес малышку на руках до машины «скорой помощи» после освобождения ее родной деревни. По мнению врачей, ее насиловали каждый день в течение целого месяца… Она выжила, как это ни странно… Несмотря на сотню скотов в мужском обличье… и приблизительно столько же псов…
Боковым зрением он следил за реакцией элегантной чиновницы и по исказившемуся лицу понял, что попал в болевую точку. Когда боснийский офицер упомянул собак, он тоже испытывал нечто такое…
Скрытое бешенство во взгляде женщины уступило место буре чувств — отвращению, жалости и — это точно — ненависти. Она взглянула на него с невероятным напряжением:
— Вы… вы просто грязный негодяй… — Даже хуже, — поддержал он разговор.
— Я знаю людей вашего сорта… — Голос блондинки звучал на повышенных тонах.
В уголках ее глаз он угадывал близкие слезы. Черт, неужели даже чиновников по европейским «делам» можно взволновать? Люди в зале начинали коситься на них.
— Да, знаю… — Она почти кричала. — Вы умеете только разрушать… да… да… вы любите убивать, вот так-то.
Ее слова упали в тишину зала с тем же звуком, с которым на дипломатическом обеде шлепается на белоснежную скатерть кусок камбалы под соусом тартар.
Хьюго поставил стакан рядом с собой на столик. Пора было смываться.
— Не думаю, что люблю это так сильно, как вы полагаете…
Он обошел ее, слегка задев рукой.
— Потому что иначе я бы с огромным удовольствием замочил всех вас…
Его последняя фраза прострелила гробовое молчание, царившее вокруг них, Хьюго шагнул к выходу. Бешир и Людович шли впереди него.
Лицо блондинки распадалось на части, четверо ее спутников явно мечтали оказаться за сотни километров от ресторана.
— Чтобы утешить вас, — Хьюго решил поставить жирную точку в разговоре, — признаюсь, что в какой-то момент эта мысль все-таки посетила мой мозг.
Заходя в лифт, он с удивлением понял, что сказал чистую правду.
Вернувшись к машине, Хьюго увидел, что Алиса уже умылась и переоделась. Старая одежда грудой валялась у ее ног. Драную спортивную сумку она поставила рядом на сиденье, сверху положила кошелек, фальшивый паспорт и еще кое-какую мелочь. Она словно проверяла размеры. Одежда была ей велика размера на два, бинты она смотала и убрала в аптечку.
— Я потеряла почти все деньги, когда падала… Хьюго окинул взглядом разложенные вещи: паспорт на месте, это главное.
— И я потеряла фотографию…
— Ты обработала раны? Девочка молча кивнула.
— Хорошо… но я только что понял, что забыл одну важную вещь: надо перекрасить волосы.
Он достал из бардачка обесцвечивающий шампунь.
Алиса безропотно позволила ему вымыть ей голову в реке. Хьюго методично лил ей на волосы обесцвечивающую жидкость, краска линяла быстро. Сине-черные пятна медленно уплывали вниз по реке. Естественная скандинавская блондинистость постепенно проступала в пене после каждой очередной попытки. Потом Хьюго проделал то же со своими волосами, и девочка улыбнулась ему, как сообщница.
Их действия — такие банальные и обычные, дали им передышку в экстраординарной ситуации.
Встав на ноги, Хьюго взглянул на свое отражение в воде: вытравленная шевелюра приобрела платиново-стальной отлив.
Он протянул Алисе полотенце, и девочка начала сушить волосы, стоя у кромки воды.
Он был смущен совершенно женской чувственностью движений — она старалась не спутать длинные золотистые пряди. Черт возьми… Слишком широкая одежда скрывала тело подростка, но через несколько лет она станет необыкновенно красивой женщиной.
«О-о-о нет», — подумал он. Отведя взгляд, Хьюго забросил на середину реки порванную одежду, потом медленно вернулся на берег.
— Выкинь линзы в воду, — велел он Алисе. Он все время спрашивал себя: «Старик, а ты сам-то, не того?»
Сев за руль и поставив кассету, Хьюго прогнал дурные мысли и терпеливо ждал, пока Алиса займет привычное место на заднем сиденье.
Солнце медленно заходило на западе, справа от них. Алиса шла к нему по берегу, окруженная золотым сияньем. Дверца открылась на вступлении к песне Луи Рида, что как нельзя лучше соответствовало моменту.
— Отлично! — подвел он итог, разворачиваясь на пыльной тропинке. — А теперь подыщем тебе более подходящую одежду.
От Сабугала к испанской границе вела проселочная дорога. Первым делом следовало купить шмотки.
Хьюго не без труда нашел магазин одежды на другом конце городка, прямо под стенами замка. Этот пережиток прошлого держала сухая как палка старуха. Специально для подростков ничего не было, но Хьюго откопал испанские джинсы, бледно-розовый свитер и серо-голубую парку — не слишком красивую, но она хоть не напоминала модель из каталога периода правления Салазара. Он попросил упаковать все покупки в пакет, расплатился дорожным чеком на имя Бертольда Цукора и помчался к машине, припаркованной в нескольких метрах от магазина на углу безлюдной улочки.
Теперь можно было ехать к границе.
— Переоденься прямо здесь, — через плечо бросил он Алисе на выезде из города.
