— Он говорит, что нас видно издалека, если ты прикажешь, я, пожалуй, пригашу костер, сделаю поменьше.
— Пусть так останется, — буркнул Оле-Лех. — Разбойников тут, наверное, нет, а те, кто нас увидит, и сами побоятся на нас нападать.
— Как сказать, — неопределенно отозвался оруженосец, — не зря же Франкенштейн наш так ерепенится?
Рыцарь не заметил, чтобы возница как-то ерепенился, по его мнению, Франкенштейн куда больше, чем костром, увлекался съестными припасами и, конечно, содержимым той бочечки, которую вытащил из кареты. Кажется, он тайком подливал себе в кружку несколько раз, по крайней мере, Оле-Лех, отошедший к кромке воды, отчетливо уловил неожиданный и душистый запах выпивки в воздухе.
Черные кони Госпожи неопределенно топтались сначала у опушки, потом один из них зашел по колено в воду и стал шумно пить, взбаламучивая воду копытами. Может быть, он топтал там что-то невидимое для других. А потом все четыре коня, вдруг заревев, умчались в чащу. Франкенштейн, как ни был занят с вытащенным из кареты бочонком, бросился за ними.
— Куда это он? — поинтересовался Оле-Лех у Тальды.
Но темнокожий орк не мог ответить на этот вопрос и лишь пожал плечами.
Потом наступила самая густая, по местным меркам, тьма. Звезд стало лишь чуть больше, но на севере они совсем пропали, и оттуда на путешественников снисходил какой-то призрачный свет, от которого становилось не легче, а, наоборот, еще тяжелее. Оле-Лех сидел на бревне и поглядывал на Сиверса сбоку от себя. Профессор неловко вытянул ноги к огню и продолжал чиркать в своем блокноте, хотя один его сапог начинал уже дымиться.
Тальда, не стесняясь, отодвинул профессора от огня и стал разливать уху по мискам, добавив к ней сухари, которые доставал из полотняного мешка, который Оле-Лех почему-то никак не мог вспомнить — где они его купили, откуда у них взялись сухари?.. В конце концов, решив, что оруженосец раздобыл сухари на последней фактории в непонятной деревеньке, рыцарь принялся за получившееся варево Тальды, но довольно скоро отставил свою миску — уха вышла и не наваристой, и здорово пересоленной. Оруженосец пробормотал:
— Нужно было наловить тут свежей рыбки. Тогда у меня бы ушица получше получилась.
Оле-Лех вспомнил, что Тальда происходил откуда-то с берегов теплых южных морей, где ловить рыбу начинали сызмальства и без нее плохо представляли себе обычный стол.
Франкенштейн появился из темноты внезапно, почти бесшумно, так что Оле-Лех непроизвольно схватился за кинжал. Но возница, не обращая внимания на остальных путников, уселся перед огнем, стал огромными кусками запихивать себе в рот все то, что не доели остальные. Он ел долго, и лишь когда насытился и поднял голову, рыцарь с удивлением увидел, что Франкенштейн выглядит не совсем… нормально.
Обычно-то он бывал твердым, резковатым, чуждым, но все же уверенным и спокойным. Иногда даже веселым, когда пускал коней вскачь и ему удавалось удерживать их бешеный бег навстречу бьющему ему в грудь и в лицо ветру.
А сейчас он казался испуганным. Только это могло хоть как-то объяснить его неуверенные движения, подрагивающие губы и общее едва ли не виноватое выражение. К тому же он оглядывался в сторону леса, словно ожидал нападения.
— Чего он? — снова спросил Оле-Лех своего оруженосца.
Тальда мельком взглянул, как Франкенштейн наливает себе выпивку, и отозвался:
— Он чего-то ждет, по-моему. Только не понимаю, чего именно?
Они помолчали, перед костром это было особенно приятно. Рыцарь спросил лениво:
— А что это он пьет? Я все приглядываюсь, ничего сообразить не могу. Это же — не наш бренди?
— Господин, он самолично для себя, для согрева, прикупил в деревне бочонок водки… Нужно теперь следить за ним, не упился бы до бесчувствия, — вздохнул Тальда. — Только не знаю, когда его следует останавливать?
— А ты тоже водки местной прикупил?
— Разумеется, — рассеянно кивнул оруженосец, причмокивая над ухой, которая уже подостыла, а потому, по мнению рыцаря, издавать такие-то звуки, в общем, было необязательно. — Купил почти все, что у него, у того полуэльфа, нашлось. Мне профессор, да и сам торговец, объяснили, что там, на севере, это лучше денег будет.
Рыцарь попробовал осмыслить это утверждение. Профессор поднял голову:
— Может, тут все же есть разбойники? Хотя я не слышал, чтобы в этих северных лесах они водились… Им нужны наезженные дороги или хотя бы зажиточные деревеньки, иначе они с голоду пропадут.
— Деревенька тут есть, — неопределенно отозвался Тальда. — Одну мы как раз вчера миновали…
— Эта деревенька сама какими угодно разбойниками подкормится, — ответил рыцарь. — Вот от них-то, от этих лесных полуорков, или кем они там себя считают, и можно ждать нападения.
— Тоже — вряд ли, — отозвался профессор. — Они не напали на нас, когда мы к ним заявились, чего же теперь им за нами гнаться?
Наевшись, путешественники улеглись. Оле-Леху сначала было жестковато, и к тому же он почему-то за все дни, когда вынужден был дремать от случая к случаю в карете, отвык от звездного неба. Зато Тальда захрапел почти сразу, и, как ни удивительно, Сивере тоже уснул легко и спокойно. Франкенштейн по-прежнему сидел, прихлебывая свою водку, которую рыцарь все-таки заставил его развести хотя бы наполовину водой, смотрел в огонь немигающими своими мертвыми глазами. Рыцарь, иногда просыпаясь, видел его силуэт в плаще, видел блики огня на его испещренной чудовищными шрамами роже, но вполне отдавал себе отчет, что не понимает это существо и даже не хочет его понимать.
Кони появились под утро, когда путешественники еще толком и не поднялись, лишь Франкенштейн отчего-то возился у кареты, но зачем это было нужно и что он там делал, никто даже не пробовал гадать.
Они выглядели отяжелевшими и грузными. На мордах у них запеклась кровь, причем было ее так много, что кровавые пятна оказались даже на конских боках, будто бы магические звери участвовали в беспощадной, смертельной битве. У одного с морды все еще свисали какие-то кровавые ошметки. Не составляло труда догадаться, что ночью эта зверюга, этот чудовищный конь загрыз и сожрал что-то, что еще вечером бегало и было живым.
Кони подошли к вознице сами, причем один из них, тот, что был измазан кровью на боку больше прочих, определенно попытался передним копытом Франкенштейна пристукнуть. Но тот привык с ними управляться, справился и на этот раз, недолго думая огрел коня какой-то дубиной, причем рыцарь, помнивший, как эти звери проломили ворота замка Титуф, решил, что это черное четырехногое чудовище вряд ли и почувствовало удар. Тем не менее коварный конь отстал от Франкенштейна, и тогда возница принялся их купать.
В общем-то им это не понравилось, вероятно, вода была слишком холодной. Но когда путешественники, скудно позавтракав и выпив немного привычного бренди, а отнюдь не водки, пусть та и понравилась их вознице, стали складывать свои припасы в карету, Тальда вдруг заволновался.
