Ознакомительная версия. Доступно 11 страниц из 53
Когда домой поехали, оставили Бройлера возле супермаркета, а сами пошли на ужин чего-нибудь потырить. Ну а он напился. Наблындил где-то фанфурик ферейновского спирта. Люди добрые поднесли, наверное. В общем, мы приходим, а он — вдрабаган.
А пьяным Бройлер иногда становился страшен. Нальет глаза кровью и хрипит, кривя шею, точно ее ошейник сдавливает:
— Немцы после Первой мировой войны пережили страшное унижение. Если разобраться, цели их были для них же самих праведные. А их мордой в дерьмо! И это тотальное национальное унижение вылилось в конечном счете в Гитлера и Вторую мировую. В десятки миллионов смертей! И опять хребет бешеной собаке должны были ломать русские, опять за всех расплатились они. То есть мы. А потом, в конце восьмидесятых годов прошлого века, вы не помните, и хорошо, унижение пришло и в наш дом. И оно было столь глубоким, что до сих пор еще народ не отошел от той черноты, от той комы, в которую впал тогда. Но законы мироздания изменить невозможно! Невозможно! И чем глубже было падение, тем ярче окажется взлет. Реинкарнированный русский социализм сметет с лика земного всю ту шваль, что обманом и хитростью повязала его по рукам и ногам. И ни в Ниццах, ни в Лондонах не найдет она спасения и убежища, ибо во имя торжества справедливости весь мир не жалко будет принести в жертву. Весь мир!
Тут Бройлер умолк, некоторое время тяжело посопел, а потом выдавил финалочку:
— Потому что справедливость — основа мироздания. А карма — пророк ее…
Ну, Тёха ему по морде съездил пару раз, чтобы в себя пришел, и мы домой пошли. Я Бройлера вез, а он все гундел себе под нос:
— Кому нужен космос, если можно купить товар в одном месте за сто, в другом продать за двести и называться честным предпринимателем? Раньше это было уголовно наказуемым деянием и классифицировалось как «спекуляция». А теперь — бизнес…
* * *
От Бикина до Таежного — почти двести километров. Мы целый день носимся по этому небольшому городку в поисках транспорта. Здесь совсем другой климат, не такой, как в Чите и вообще в Сибири. Тепло, и воздух влажный. Губастый говорит, что это связано с близостью океана.
Близость там или не близость, но мне нравится, что не холодно. Читинские морозы я вспоминаю с содроганием.
А вот Шуня так и не оттаяла. Она как тень себя прежней. Ходит, сидит, спит — и все. Раньше постоянно болтала о чем-то, смеялась, прыгала-скакала. А теперь молчит. И глаза мутные. Тёха покупает ей конфеты, лимонад, булочки всякие — не ест. Однажды, мы только из Хабаровска выехали, сказала:
— Я вина хочу.
— Хватит тебе вина, — ответил Тёха.
И все, поговорили.
В конце концов нам везет — возле деревообрабатывающего комбината мы знакомимся с водителем китайского автобуса «Хайгер», который завтра утром едет на Красный Кут. Это в сорока километрах от Таежного. Тёха дает водиле задаток — пятьсот рублей. Еще пятьсот обещает в конце пути. Водила, конопатый мужичонка ростом чуть выше Шуни, рад до задницы. Тут, видать, с работой у людей напряг.
Ночуем мы на станции, в комнате матери и ребенка, на мягком пыльном ковре. Деньги прямо чудеса творят с людьми. Еще минуту назад угрюмая тетка-дежурная и смотреть на нас не хотела, а сейчас бегает вокруг, как наседка:
— Ой, ребятки, а может, вам обогреватель еще один принести? А чайку?
— Нам бы помыться, — говорит Тёха.
— Сто рублей! — Глазки дежурной светятся от радости, как лампочки.
* * *
В Красном Куте берем машину, сто тридцать первый «ЗИЛ» с будкой. Просто нанимаем, как такси.
— А зачем вам в Таежный? — хмуро интересуется бородатый водитель.
— Чтобы ты эти шесть сотен заработал, — в тон ему отвечает Сапог.
Тёха с Шуней садятся в кабину, мы грузимся в будку. Старые, драные сиденья, сквозь дыры в обивке торчит желтый поролон. Повсюду пятна машинного масла, на полу лежит свернутый буксировочный трос, лом, две лопаты. В углу, у двери — чугунная печка. Суставчатая труба выходит в дыру у самой крыши будки. Наверное, здесь ездят работяги, ремонтники какие-нибудь или монтажники.
«ЗИЛ» ревет в подъем. За мутными окнами проплывают заснеженные сопки, густо поросшие тощими лиственницами. Пейзаж унылый и тревожный. Быть может, тут хорошо летом. Я ловлю себя на том, что ожидал другого. Серые дома Красного Кута, серые заборы, серый снег и серое небо конкретно испортили мне настроение. Впрочем, не только мне — Сапог с Губастым тоже выглядят какими-то пришибленными. Мы все нервничаем.
Начинается последний этап нашего путешествия.
Дорога до Таежного, вопреки моим опасениям, оказывается вполне сносной. Проходит часа полтора, и мы видим за окнами дома поселка. Он лежит между двумя сопками, весь утонувший в сугробах. «ЗИЛ» останавливается. Открываю дверцу, выпрыгиваю в снег.
Приехали.
Стоим на обочине, озираемся. Поселок выглядит нежилым. Много домов разрушено, сквозь дыры в крышах видны ребра стропил. Телеграфные столбы стоят без проводов. Заборы повалились. И главное — нигде не видно людей. Водила закуривает.
— Это че, Таежный? — растерянно спрашивает Губастый.
— Он самый, — и, сплюнув на колесо, водила лезет в кабину.
— Э, стой! — кидается к машине Сапог. — А улица Комсомольская где?
— Там, — машет из окна в дальний конец поселка водила. — Все там. Тут брошенный район.
Урча, словно сытый кот, «ЗИЛ» разворачивается и уезжает.
Мы идем по дороге. Откуда-то появляется собака, рыжая, с подпалинами. Даже издали видно, что она голодная. Собака идет за нами. Вскоре к ней присоединяется еще одна, потом еще. Начинает быстро темнеть.
— Если людей не найдем, — быстро говорит Тёха, оглядываясь на собак, — будем искать дом, чтобы ночевать.
Затопленный сумерками брошенный район остается за спиной. Поднимаемся на небольшой пригорок и видим сверху то, что осталось от Таежного, — десятка полтора домов, сгрудившихся у подножия сопки. Тут явно есть жизнь — видны машины, снег истоптан, исчерчен темными колеями. И главное — в домах светятся окна. До нас доносится тихое гудение двигателя, потом слышится хлопок двери, стук топора и треск раскалываемых дров.
— Ну, идем, что ли? — Сапог первым начинает спускаться с пригорка.
Мы идем следом. Как-то сразу, еще издали, становится понятно, куда нам надо. Большая территория огорожена высоким, добротным забором. Ворота, на них большая вывеска: «Добро пожаловать!» За забором торчат коньки крыш двух крытых шифером домов.
Тёха несколько раз бьет кулаком в ошкуренные, проолифленные доски. Со стуком распахивается окошечко-гляделка.
— Кто такие? — сочным басом интересуются из-за ворот.
— Мы вот… По приглашению! — Губастый тычет в гляделку потрепанную брошюру.
— Откуда? — сурово спрашивает бас.
Ознакомительная версия. Доступно 11 страниц из 53
