Сюжет придуман писателем без воображения. Салли должна была быть хорошенькой девочкой с косичками, ее мама должна была выглядеть бестолковой, но любящей, а у мужчины в машине должны были быть длинные волосы и борода. Я слепо следовал полученным инструкциям, и мой первый вариант был принят без переделок.
Твой отец начал кампанию дня за два до того, как дело Хантера перешло в суд. «Ивнинг пост» освещала его, а кроме того, и команда операторов из региональных новостей. Я смотрел новости вечером — твой отец стоял перед классом, переворачивая страницы, а дети ерзали на стульях и хихикали при мысли о том, что их снимают для телевидения. В последнем кадре дети надевают свои маленькие пуховые пальто и выходят из школы, направляясь к воротам, где учительница присмотрит за тем, чтобы они не разбежались, пока не появятся мамы и не увезут их домой. Все они сумеют теперь опознать чужака, если он встретится им.
Прокурор задает мне вопросы по улике. При каких обстоятельствах был сделан набросок, насколько последовательны были ответы Мэри Скэнлон, как близко я связан с доктором Синклер. Затем прокурор просит у судьи разрешение представить улику. Мне показывают рисунок лица и спрашивают, является ли оно следствием моего пятидневного пребывания в затененном просмотровом зале. Является, подтверждаю я. Затем репродукции раздают судье, защитнику, двенадцати присяжным. Я хорошо выполнил мою работу. Точной схожести вовсе нет, этого никогда не бывает, однако всем в зале суда ясно, что нарисованное мною лицо — это лицо обвиняемого.
Адвокат защиты готов съесть меня живьем — я прекрасно это понимаю. Довольно быстро до меня доходит, что он перебирает все возможности решения суда. В противоположность присяжным он знаком с историей Хантера. С его осуждениями за попытки проникнуть в дом и за обследование передка пятилетней девочки. А кроме того, адвокат уже не раз получал в прошлом инструкции от Гарри Скэнлона. Он совершенно безразличен к судьбе своего клиента, насколько это возможно, когда ты не состоишь в команде прокурора.
Выйдя из зала суда, я вижу твоего отца, который поджидает меня.
— Как прошло?
— Отлично, — сказал я ему. — Лучше, чем отлично.
Он хлопает меня по спине:
— Ну и молодец. Хочешь выпить?
В те дни суды находились рядом с центральной полицией; теперь они находятся в Галереях Правосудия. Мы бредем по Верхнему Лазу и доходим до «Таверны графства». Твой отец угощает и приносит выпивку к столику, где я выкурил уже полторы сигареты.
— Рэй, — говорю я, приняв от него пинту, — я ухожу в отставку. Я подумал, что ты должен это знать.
Он внимательно смотрит на меня.
— Надеюсь, не из-за меня.
Я отрицательно качаю головой.
— Мне нужно сосредоточиться на собственной работе.
— Это жаль, Диклен. Тебя будет не хватать — я это серьезно. Ты хорошо работал. — Он делает глоток своего горького пива. — Тебя не отстранили из-за этой истории?
— Нет. Вовсе нет.
— А что говорит Изабелла?
— Она еще не знает. Я только что принял такое решение.
— А как будет с деньгами? Тебе наверняка будет не хватать.
— Подыщу что-нибудь другое.
Мы потягиваем пиво. Я подношу огонь к сигарете твоего отца.
— А как насчет суда? — спрашиваю я. — В какую он склонится сторону?
— Я бы сказал: пятьдесят на пятьдесят. Все зависит от того, вызовут ли его в качестве свидетеля по его записке. Если вызовут, мы в порядке — он такое дерьмо. Ну а если нет, — тогда кто знает.
Мы выходим из «Таверны», твой отец на секунду задерживается — он хочет вернуться к двойным дверям, ведущим в суд номер один, чтобы посмотреть в окошки и увидеть, какое выражение у главных действующих лиц. Мы выходим на панель перед Королевским судом, и я готовлюсь распроститься с твоим папой. Двое мужчин в костюмах, с кипой документов, перевязанных красными ленточками, под мышкой, сбегают по ступеням. Оба бормочут «Здрасте» твоему отцу. Они пробегают так быстро, что я не успеваю узнать ни одного из них. Просто остается будоражущее ощущение, что я видел раньше одного из них.
— Кто это? — спрашиваю я твоего отца, когда они отдалились от нас шагов на двадцать по тротуару Верхнего Лаза.
Он улыбается.
— Надо отдать ему должное. Малый провалил суд над собственной дочерью, а держится так, будто плюет на то, что произошло.
Джордж Даффилд вызывает меня два дня спустя, получив мое заявление об отставке. Я стою в его кабинете, пока он перечитывает его.
— Садись. — Он щелкает по написанному мной от руки тексту. — Это как-то связано с Рэем?
Я тотчас настораживаюсь — никто не должен знать о нашем молчаливом соглашении.
— Нет. По личным причинам, просто и ясно.
— Просто я хотел сказать, что если это с ним связано, то его переводят в Лондон. Я понимаю, тебе трудно было бы работать с ним, но теперь и не придется. Через месяц его уже не будет.
У меня высыхает во рту, я чувствую себя голым, прикидываю, в какой мере признался твой отец, кто еще, кроме Даффилда, знает, что́ мы сотворили.
— Это никак не связано с ним.
Даффилд в упор смотрит на меня.
— Тебя трудно будет заменить. Ты ведь это знаешь, верно?
— Найдете кого-нибудь.
— Значит, ты твердо решил?
Я киваю.
Он опускает взгляд, встает, обходит стол, чтобы проводить меня.
— Ну, я могу лишь сказать, что мне очень жаль. Ты не заслуживаешь такого отношения к себе.
Я чувствую его руку на своей спине.
— Если это тебя хоть немного утешит, то ты не первый, и сомневаюсь, чтобы был последний. В отделе уже был не один взрыв из-за его поведения.
Мы подходим к двери, он пожимает плечами.
— А он ведь, знаешь ли, чертовски хороший коп. Чертовски хороший коп и отличный детектив. Просто не способен держать на месте брюки. Но теперь это будет уже проблемой для столичной полиции.
Дверь открыта, и я выхожу, не успев осознать, что произошло.
— Кстати. — Даффилд вдруг повеселел. — Ты слышал? Присяжные сегодня утром вынесли вердикт по Хантеру — виновен. Ты нам в этом деле действительно помог, Диклен. Трудно закончить свою карьеру на лучшей ноте. — Он берет мою руку, вялую и безжизненную, и с силой, твердо пожимает. — Если ты случайно передумаешь, дай мне, пожалуйста, знать.
Я прохожу на кухню, обнаруживаю Джесси, которая играет с деревянными ложками на полу у стола. Услышав звук открываемой двери, она поднимает взгляд, сияет улыбкой при виде меня, с трудом встает на свои ножки и идет ко мне враскачку, высоко подняв руки. Я подхватываю девочку и смотрю на затылок Изабеллы, которая делает вид, будто очень занята.
