– Могу себе представить… «Ты знаешь, мамочка, пока меня не было дома, я немножко подрабатывала проституцией…» Послушай, мне нужна твоя помощь.
Она широко раскрыла глаза:
– Да неужели, а я справлюсь?
– Кончай придуриваться, ничего серьезного, мне только хотелось бы минут десять посидеть за твоим компьютером.
На все про все мне понадобилось целых полчаса. Я не такой уж продвинутый в общении с этими монстрами с огромным глазом, и мне пришлось изрядно попотеть, прежде чем удалось добраться до своего почтового ящика. В нем находилась еще целая сотня посланий, ожидавших ответа, – результат того, что в последнее время мне было не до электронной почты. В конце концов я докопался до письма Кастеллини. Благословенный Интернет, черт его побери! Как же люди общались до того, как кто-то его изобрел?
Сильвия присела рядом с двумя стаканами джин-тоника. Святая женщина.
– Ты этого не заслуживаешь, но гостеприимство – свято.
Она обвила рукой мою шею и, положив голову мне на плечо, стала разглядывать мой профиль.
– Чем ты занимаешься?
– Хочу увидеть фотографию, которую разыскал мой друг из Рима. На ней должна быть Алиса. Это фото – последний фрагмент моей блестящей сыщицкой работы.
– Черт возьми, это она?
– Ни хрена не разберешь! Ты сколько лет не обновляла программы?
– Не хами. Ты хоть знаешь, сколько стоят новые программы? – Она взяла мышку из моей руки и принялась кликать по каким-то иконкам на рабочем столе компьютера. – Я за всю жизнь не купила ни одной. На фига это надо, когда всегда есть возможность скопировать без проблем любую?
– Но это же незаконно.
– Знаешь, если так рассуждать, то… Смотри, получилось!
На экране четко нарисовались две фигуры в купальных костюмах, нежно прижавшиеся друг к другу. Слева паренек с каштановыми волосами и томным взглядом, худой – дальше некуда. Очевидно, Рене. Справа…
Сильвия потрясла меня за плечо:
– Эй, Сандроне! Ты что, заснул? – Затем, приглядевшись, изменила тон. – Что случилось? Увидел мертвеца?
– Может быть, радость моя, может быть, – очнувшись, ответил я.
Сильвия поднялась, чмокнула меня в висок и пошла собираться: три подружки ждали ее на девичник. Я пообещал оставить ее ключи в почтовом ящике, когда буду уходить.
Фотография, которую прислал Кастеллини, выбила меня из колеи, я чувствовал, что построенная мною конструкция рассыпается в пыль. Таково, наверное, самочувствие шахматиста, заметившего, что посреди турнира меняются правила игры. Или догадавшегося, что на самом деле он правил никогда и не знал.
Только один человек мог помочь мне в этих обстоятельствах – единственный человек на свете, с которым я не мог встретиться никогда. По крайней мере, во плоти.
Я знал, что Сильвия где-то прячет то, что мне сейчас было необходимо: коробку с «опасными» лекарствами. Она боялась держать ее на виду, чтобы какой-нибудь из опекаемых ею несчастных не смог их наглотаться до смерти.
Мысленно извинившись перед Сильвией, я начал шарить в шкафу и довольно быстро под стопкой белья обнаружил деревянную шкатулку, закрытую на замок. Вскрыл замок отверткой. Из десятка пузырьков я выбрал один, в котором находилось очень сильное снотворное. Как я знал, оно, усыпив меня, не помешает свободному полету моего воображения.
В уме я прикинул количество, отсчитал пять таблеток – лошадиная доза, но в моем случае это было то, что надо, высыпал их в рот и запил половиной стакана воды.
В ожидании, когда снадобье подействует, я растянулся на кровати и начал дышать, как предписывал курс подготовки к «ясному сну».
«Ясный сон» – это нечто вроде ясновидения, посещающего каждого человека хотя бы раз в жизни. В подобном сне ты понимаешь, что спишь, но тебе, тем не менее, удается, не просыпаясь, управлять ситуацией, в которой пребываешь.
Тело начало расслабляться.
Самое трудное – вызвать «ясный сон» силой воли. Для этого нужна основательная тренировка психики и знание техники йоги или медитации по системе дзен. Есть люди, которым это не удается, сколько бы они ни пробовали, другие впадают в него только под гипнозом.
Я почувствовал, как стали неметь ноги.
Что касается техники, то для этого случая я разработал собственную, думаю, она действует только потому, что мои шарики крутятся особым образом. Я сконцентрировал внимание на своем мозге, голова закружилась, включилось подсознание, и, хотя я уже спал, я стал видеть.
Я контролировал все, что со мной происходит, был режиссером фильма со спецэффектами. Пристально смотрел на свои руки, пока веки не опустились…
Голова кружилась, руки упали вдоль тела…
Вале и Алиса, забыв о моем присутствии, болтают, сидя за столом в баре на площади Дуомо. Есть что-то ужасно недостоверное в этой сцене, но я не понимаю, что именно.
Пытаюсь заговорить с ними, но замечаю, что мой голос почти неслышен. Словно жужжание мухи или шуршание гусеницы. Девушки продолжают оживленно разговаривать, ветер вздувает их ночные рубашки. Я опускаю взгляд на свои ноги, они босы. Как неловко, думаю я, только бы никто этого не заметил. Однако все, кто проходит мимо, делают замечания по поводу моего вида. Лица прохожих скрыты хирургическими масками.
– Он правда выздоровеет? – спрашивает Алиса.
– Обязательно. Как только у него вырежут все лишнее. Они вскроют череп за ушами, и даже следов не будет заметно, – отвечает моя невеста.
Они же говорят обо мне, соображаю я. Я не хочу, чтобы мне делали операцию. Я боюсь. Вновь пытаюсь заговорить, но теперь уже не ощущаю своих губ.
Официант толкает коляску, груженную пивом. Я надеюсь, что он меня не видит, везет пиво другим клиентам, но он подходит прямо ко мне.
Отворачивает край скатерти, испачканной кровью, и спрашивает:
– Все как обычно, правильно?
Я отрицательно качаю головой.
– Как, ты не хочешь немного погулять? Они уже приготовили иглы, не заставляй меня терять время. Ты же знаешь, что тебе нехорошо. Дай-ка мне ручонку, я помогу тебе подняться.
Я протягиваю руку. Она кажется мне огромной, раздувшейся, словно воздушный шар. Моя рука. Я должен что-то вспомнить…
– Ручонку! – требовательно повторяет официант.
Рука. Я сплю. Сплю. Мне удается вновь обрести губы. Я слышу свой голос:
– Я сплю. Это кошмар. Меня здесь нет. Я сплю.
Пытаюсь почувствовать свое тело, спящее на кровати, и открыть глаза. Сцена теряет глубину, как спектакль на телеэкране. Надо сосредоточиться на переключении каналов, чтобы направить происходящее в верном направлении.
