– Прикосновение к гениталиям и анальному отверстию. Проникновение пальцами. Одна девочка заявила, что ее мучили ручкой.
– Половой акт?
– Нет. – Дюмон полистал страницы, изучая результаты экспертизы.
– Почему это преступление отнесено к разряду особо тяжких? – спросила Аненберг.
– Пэгги Нолл была доставлена в больницу с высокой температурой и ознобом. По всей видимости, это была инфекция мочевого пузыря. К тому времени, как Пэгги госпитализировали, она перешла в почечную инфекцию. Девочка умерла от… – он открыл больничный отчет – …обширного заражения мочевых путей.
– Ее проверяли на изнасилование?
– Нет. Нолл не заявляла о домогательствах. Только после ее смерти семь девочек рассказали, что с ними и Нолл занимались развратными вещами, датируя случай с Нолл несколькими днями до ее болезни. Окружной прокурор начал копать все заново и нашел нескольких свидетелей-экспертов, которые сказали, что если надругательство – особенно анально-вагинальное – случилось в это время, оно могло стать наиболее вероятной причиной заражения мочевого пузыря.
– Чем отделался Доббинс? – спросил Аист.
– Присяжные признали его виновным, но судья закрыл дело за недостаточностью улик.
– Сейчас суды присяжных ликвидируют, – с отвращением сказал Роберт.
– В деле явно не хватало улик, – продолжил Дюмон. – В медицинских отчетах Нолл – ничего. Обыск квартиры Доббинса тоже ничего не дал. Детектив, расследовавший дело, заметил в ванной стопку порнографических фильмов. Несколько номеров журнала «На грани закона».
– Я хорошо знаю этот журнал, – сказала Аненберг.
Шесть пар глаз уставились на нее. Митчелл выглядел раздраженным; у одного Тима на губах играла полуулыбка.
– Порнография ни хрена не значит, – сказал Роберт. – Что еще? Как насчет медицинских отчетов по другим девочкам?
Аист поднял руку; его глаза блестели сквозь очки. Он уставился на листок:
– Медицинские отчеты неубедительны. Ни разрывов, ни ссадин, ни синяков, ни кровотечений, ни повреждений, вызванных проникновением.
– Но ведь проникновение было только пальцем. Это вызывает меньше повреждений.
– На пятилетней девочке все равно было бы заметно, – возразила Аненберг.
– Через какое время после предполагаемого надругательства обследовали девочек? – спросил Тим.
Аист перевернул страницу:
– Через две недели.
– Все могло зажить.
– Особенно если это поверхностные разрывы или небольшие синяки, – добавил Митчелл.
– Значит, дело основывалось на показаниях девочек? Есть записи допросов?
Рейнер вытащил из чемодана две пленки.
– Я получил их несколько недель тому назад.
Он пересек комнату и сунул одну из пленок в плеер, спрятанный в темном углу кабинета.
– Мы с окружным прокурором, который занимался этим делом, вместе были в «Плюще». – Заметив недоумение на лицах, он пояснил: – Моя трапезная в Принстоне.
Качество записи было плохим; изображение дергалось, а освещение оставляло на предметах желтые и белые пятна. Маленькая девочка сидела на пластиковом стуле, поставив пятки башмаков на его край и подтянув коленки к подбородку.
Ее собеседница – предположительно социальный работник – сидела на низкой табуретке, лицом к девочке.
– …и он тебя потрогал?
Девочка обняла ноги, сцепив руки на середине голеней:
– Да.
– Хорошо, ты прекрасно справляешься, Лиза. Он трогал тебя где-нибудь, где ты не хотела, чтобы он трогал?
– Нет.
Социальная работница нахмурилась. Ее голос был мягким и успокаивающим:
– Ты уверена, что не боишься отвечать, дорогая?
Лиза положила подбородок на колени.
– Не боюсь.
– Хорошо. Тогда я спрошу тебя снова… – Спокойные тягучие фразы: – Он трогал тебя где-нибудь внизу?
Тихий-тихий голосок, почти неразличимый:
– Да…
Лицо женщины смягчилось:
– Где? Ты можешь показать на этих куклах? – Две куклы с блестящими полиэстеровыми гениталиями, почти мгновенно появились из сумки.
Лиза внимательно посмотрела на них, потом протянула руку и взяла их. Она поставила их так, как будто они держались за руки, потом подняла глаза на женщину.
– Хорошо… что было потом?
Лиза пододвинула кукол друг к другу, изобразив объятие.
– Хорошо… а после этого?
Лиза задумчиво пожевала жвачку, потом положила руку куклы-мужчины на грудь куклы-женщины.
– Очень хорошо, Лиза. Очень хорошо. Вот так Пэгги тоже трогали?
Лиза торжественно кивнула.
Рейнер казался взволнованным. Он обменялся взглядами с Аненберг, но та покачала головой – пленка не произвела на нее впечатления.
– Давайте посмотрим остальные интервью, – сказал он.
Они прошлись по всем шести интервью. Когда последняя девочка в слезах закончила рассказ, Рейнер остановил пленку:
– Неудивительно, что судья отклонил вердикт.
– О чем ты говоришь? – воскликнул Роберт. – Каждая из девочек сказала, что над ней надругались. Они даже показали это на куклах.
– Социальная работница задавала наводящие вопросы, Роб, – сказал Дюмон. – Дети впечатлительны. Они склонны говорить то, что от них ждут.
– В каком месте вопросы были наводящими?
– Во-первых, не было никаких общих вопросов, – сказала Аненберг. – Например, «что произошло?» Социальная работница подсказывала то, что хотела услышать. Таким образом «Он тебя трогал ниже пояса?» превращалось в «Где он тебя трогал ниже пояса?» И она вознаграждала их за правильные ответы – улыбалась, подбадривала.
– И хмурилась, когда слышала то, что ей не нравилось, – добавил Рейнер. – Если девочка давала «неправильный» ответ, ее подвергали повторному допросу – пока она не исправит ответ.
Тим просматривал папку с фотокопиями отчетов детективов:
– Девочки были из одного круга. Родители знали друг друга. После первого обвинения были встречи между семьями, беседы в школе. Перекрестное опыление. Свидетели работали не с чистого листа.
– А что насчет кукол? – спросил Митчелл.
– Все то же самое, – сказал Рейнер. – Помимо того, что анатомически правильные куклы не рекомендуется использовать при допросах очень маленьких детей.
Митчелл поднял глаза от протокола судебного разбирательства:
– Кого волнуют куклы? Согласно этому документу, парень признался.
– Признание было убедительно поставлено под сомнение защитой, – Рейнер подошел к плееру и включил запись.
