Тут послышался негромкий скрип колес по снегу, смолк у парадного, и сразу же затрезвонил дверной звонок. Они переглянулись, Татибана привстал, но к входной двери уже прошуршали чьи-то шаги. Непродолжительный, но напряженный разговор, и вот те же шаги прошуршали к гостиной, дверь отворилась. Это была служанка.
— Инспектор, там кто-то вас хочет видеть, — сказала она в некотором замешательстве.
— Меня? Кто?
— Женщина. Она говорит, что ее зовут Кикуно Аонума.
Все трое вскочили со своих кресел.
— Кикуно Аонума! — Инспектор Татибана с трудом сглотнул. — Пожалуйста, проведите ее сюда, пожалуйста, поскорей.
Служанка удалилась, и в скором времени в гостиную вошла миниатюрная женщина в темном пальто, голова ее и лицо были прикрыты старомодной красно-коричневой вуалеткой. Должно быть, она приехала на велорикше — ни пальто ее, ни вуалетка ее не намокли.
Кивнув головой трем мужчинам, она сняла пальто и вуалетку, отдала их служанке и, снова повернувшись к ним, вежливо поклонилась. Увидев ее лицо, они вздрогнули от неожиданности и утратили дар речи, словно увидели нечто невообразимое.
— Вы… вы Кикуно Аонума?
— Да, это я.
Эта женщина, так спокойно ответившая на вопрос, чуть приподняв голову, была Кокин Миякава, учительница игры на кото.
Киндаити, до того не шевельнувший ни единым мускулом, вдруг начал бешено чесать голову. Фурудатэ, с другой стороны, принялся вытирать ладони носовым платком.
Кокин Миякава — женщина, которая явилась, чтобы назваться злосчастным именем Кикуно Аонума, прищурила свои почти слепые глаза и спокойно оглядела лица мужчин.
— Сегодня в Токио одна моя ученица рассказала о статье в вечерней газете — в ней говорилось о господине Киё. И я поспешила сюда, потому что поняла, что больше не могу скрывать, кто я такая.
Мужчины не смогли удержаться и обменялись взглядами. Действительно, если она видела ранний выпуск вечерней газеты в Токио и успела на поезд, то вполне могла оказаться в Верхнем Насу к этому времени. Но не исключено и другое: этим сообщением Кикуно Аонума обеспечивала себе алиби? В глазах инспектора Татибана мелькнуло подозрение.
— Значит, вы только что приехали?
— Да.
Ее лицо вспыхнуло — только ли потому, что с мороза она вдруг оказалась в теплой комнате? Вынув платок, она спокойно утерла вспотевший лоб.
— Без провожатых?
— Нет, одна из моих учениц была так добра и проводила меня, но я послала ее вперед в гостиницу. Сама же прямо со станции поехала в полицейское управление, но мне сказали, что вы инспектор.
Инспектор Татибана даже с некоторым разочарованием вздохнул. Если ее сопровождает ученица, значит, Кикуно не лжет.
— Ну что же… прошу вас, садитесь. — Инспектор пододвинул ей кресло, а Киндаити подошел и осторожно взял учительницу за руку.
— Ах, не беспокойтесь, это ни к чему… ну хорошо, благодарю вас.
Киндаити подвел ее к креслу, Кикуно учтиво поклонилась и села. Киндаити же направился к двери, приоткрыл ее, выглянул и осмотрелся, потом снова плотно закрыл.
— Вот ведь как, вы — Кикуно Аонума, а я и не подозревал, — начал инспектор. — И ведь прямо у меня под носом. Господин Фурудатэ, вы знали?
— Отнюдь нет, ведь во время войны все записи погибли и людей тоже не стало. Если бы не война, уверен, мои изыскания были бы успешней.
Кикуно улыбнулась:
— Неудивительно, что не узнали. Я сделала все возможное, чтобы только скрыть, кто я такая. Единственные люди, которые знали, это мой муж, скончавшийся семь лет назад, и мои родственники в Тояме, но теперь и этих нет в живых.
— Кто был ваш муж? — спросил Киндаити.
— Его звали Сёфу Миякава, он тоже был наставником игры на кото. Однажды я попала в его дом, еще когда жила у родственников в Тояме, и мы сблизились.
— И вы вышли замуж.
— Ну, на самом деле… — Кикуно заколебалась. — Мы никогда не были женаты по закону. В то время его жена еще была жива.
Кикуно вспыхнула и потупилась, а чуткость Киндаити заставила его отвести глаза. Начав свою взрослую жизнь в качестве чьей-то любовницы, эта женщина была осуждена снова жить как содержанка, не в состоянии стать законной женой. Думая о несчастных обстоятельствах, которые преследовали ее, Киндаити не мог не посочувствовать.
Кикуно продолжала все еще нерешительно:
— На самом деле его жена скончалась через три года после того, как я отдала себя на его попечение, и тогда он предложил жениться на мне, но я отклонила предложение. Другое дело, если бы у нас были дети, но их не было, а я боялась, что подам ходатайство об изменении семейного положения, и обо мне станет известно в моем родном городе, и Инугами узнают о ребенке, которого я оставила в Тояме.
Кикуно поднесла платок к глазам. Киндаити, Татибана и Фурудатэ обменялись сочувственными взглядами. Та страшная морозная ночь никогда не уйдет из памяти этой бедной женщины. То, чем грозили ей три сестры, проникло в самое ее сердце, и ради того, чтобы спасти своего ребенка от них, она готова была обречь себя на вечную жизнь в тени. Неудивительно, что поиски Фурудатэ не дали результатов.
— По правде говоря, это нехорошо с моей стороны, пользоваться фамилией Миякава, но все мои ученики считают меня законной женой Сёфу Миякава, да и люди стали называть меня Кокин Миякава, прежде чем сама я это осознала.
— Ваш муж научил вас играть на кото?
— Нет, играла я и до того, как встретилась с ним. На самом деле именно это нас сблизило.
Кикуно вновь слегка зарумянилась.
Инспектор Татибана поерзал на стуле и смущенно кашлянул.
— А сын, оставленный вами в Тояме — кажется, его имя Сизума. Вы его видели после этого?
— Да, время от времени. Раз в три года, не чаще.
— Значит, Сизума знал, что вы его настоящая мать.
— В детстве — нет. Его усыновили Цуда и обращались с ним как с родным сыном. Полагаю, что он считал меня всего лишь доброй тетушкой. Однако он учился в школе, наверное, кто-то что-то ему сказал, и он, похоже, начал смутно понимать, кто я на самом деле.
— Знал ли он, кто его отец?
— Нет, уверена, что не знал. Ведь даже Цуда я не слишком много открыла, хотя они-то, наверное, догадывались.
— Значит, Сизума так ничего и не узнал о своем отце?
— Что ж, не буду скрывать… — Кикуно вынула платок и спокойно утерла губы. — Не знаю, известно вам или нет, но Сизума был призван и демобилизован за время войны не единожды, и каждый раз, когда он уходил на службу, я ездила в Тояму провожать его. В последний раз повестка пришла весной, и у меня было предчувствие, что я никогда больше его не увижу. Вот я и не удержалась и сказала ему, что я его мать. Тогда он спросил меня об отце.
