Том Берри
Том Берри смотрел, как главарь распахнул заднюю дверь и примостился на сиденье рядом с раненым верзилой. Оба навели автоматы в туннель. Затем Том увидел на путях блики света и понял, что это означает. Город платит. Миллион долларов наличными, распишитесь, пожалуйста. Любопытно, почему именно миллион. Фантазии не хватило на большее? Или — он вспомнил слова старика — они каким-то циничным образом рассчитали, что жизнь каждого из нас стоит около шестидесяти тысяч?
Пятнышко света приближалось со скоростью похоронной процессии, впрочем, усмехнулся про себя Берри, он и сам не торопился бы лезть на два автоматных дула. В полумраке туннеля он различил две фигуры. Должно быть, копы, кто же еще — уж не кассиры из банка, это точно. Вдруг без всякой видимой причины он вспомнил покойного дядю Эла.
Что бы сказал дядя Эл при виде двух копов, безропотно несущих миллион долларов банде гангстеров? Прежде всего, дядя Эл с трудом поверил бы, что такое возможно. Во времена дяди Эла все было бы по-другому: пятьдесят, а еще лучше сотня полицейских, беспорядочно паля, ринулись бы в наступление — и через пару минут все было бы кончено: все эти ублюдки валялись бы мертвые на полу, а с ними — дюжина или больше копов… Ну и большая часть заложников, естественно.
Дядя Эл всегда говорил: частное лицо может заплатить выкуп, но полиция — никогда. Полиция стреляет в гангстеров, а не платит им.
Во времена дяди Эла все было иначе. Люди, может, и тогда не слишком жаловали копов, но, во всяком случае, побаивались их. Попробовал бы кто-нибудь в те времена обозвать человека в полицейской форме «свиньей» — живо оказался бы в подвале полицейского участка. Уж там наглецу покажут, что к чему!
А полицейская служба во времена двоюродного деда — папаши дядюшки Эла — была еще проще: большинство проблем разрешал раздувшийся от пива ирландец, творивший суд и расправу одним-единственным методом — коленом под зад. Да, участь копа за три поколения семейной полицейской династии сильно изменилась. Теперь тебя в глаза называют полицейской свиньей, а ты мерзавца не смей и пальцем тронуть. Какой-нибудь паршивый лейтенант из службы внутренней безопасности тут же схватит тебя за жопу, стоит тебе только дать пинка какому-нибудь молокососу. А если молокосос к тому же окажется черномазым — то лучше бы тебе вообще не родиться.
В дверном проеме показались две физиономии. Один полицейский держал фонарик — луч скользнул по вагону, — а другой сбросил с плеча мешок, который с глухим шлепком свалился на пол. Гм, мешок с туалетной бумагой шлепнулся бы точно с таким же звуком. Полицейские, лица которых выражали полное бесстрастие, повернулись и ушли обратно в туннель.
Лонгмэн
Лонгмэн смотрел, как Райдер вывернул на пол содержимое мешка — десятки зеленых пачек, перетянутых крест-накрест резинками. Миллион долларов — американская мечта валялась на грязном полу вагона. Стивер снял плащ и пиджак, бросил их на сиденье. Райдер проверил застежки его пояса для денег. Четыре пояса были сшиты на заказ и обошлись недешево. Они крепились к бронежилету, надевались через голову и застегивались сбоку. Карманы в два ряда, на груди и на спине, всего их было около сорока, одинакового размера. Сейчас перед ними лежало сто пятьдесят пухлых пачек, стало быть, по тридцать семь с половиной на брата. Нет, естественно, они не собирались делить все поровну. Двое получат по тридцать семь пачек, остальные двое — по тридцать восемь.
Стивер стоял, раскинув руки, словно на примерке у портного, а Райдер распихивал пачки по кармашкам его пояса. Потом Стивер оделся и пошел в центр вагона, где сменил Уэлкома. Пока Райдер набивал деньгами пояс Уэлкома, тот не переставая бахвалился, как он крут. Райдер молча делал свое дело, аккуратно, но быстро.
Когда он через весь вагон подал ему знак, сердце Лонгмэна бешено застучало. Он чуть не бегом побежал к Райдеру. Но Райдер начал раздеваться сам, и Лонгмэн содрогнулся от мучительной обиды. Опять он последний! Черт! Это же несправедливо! Почему он всегда должен быть последним? В конце концов, кто подал идею?!
Однако вид кучи денег быстро развеял чувство досады. В некоторых из этих хрустящих пачек, которые он торопливо рассовывал по карманам Райдера, было, похоже, по десять кусков, а в некоторых — так даже и по двадцать!
— Большой куш, — прошептал он. — Глазам своим не верю…
Райдер молча поворачивался так, чтобы Лонгмэну было удобнее рассовывать пачки по кармашкам.
— Хочу, чтобы все уже кончилось, — пробормотал Лонгмэн.
Райдер приподнял правую руку и бросил ледяным тоном:
— Мы еще повеселимся.
— Повеселимся? — дернулся Лонгмэн. — Это же риск! Если что-нибудь пойдет не так…
— Скидывай свое барахло, — перебил его Райдер.
Он набил в пояс Лонгмэна пачки, и они разошлись по своим местам.
Лонгмэн ощущал приятную тяжесть, хотя прекрасно понимал, что тридцать семь его пачек вряд ли весят больше четырех-пяти фунтов. Его позабавила зависть в глазах некоторых пассажиров: они явно хотели бы обладать достаточной наглостью, чтобы и самим провернуть подобную авантюру. Однако настроение у него быстро испортилось. Предстояло смываться, а отход как раз и был самой сложной и хитроумной частью их плана.
Почему-то он был убежден, что у них ничего не получится.
Райдер
— «Пэлем Сто двадцать три» вызывает лейтенанта Прескотта, — произнес Райдер в микрофон.
— Прескотт слушает.
— Надеюсь, карандаш у вас под рукой, Прескотт?
— Как там денежки, начальник? Все в порядке? Пересчитали? Цвет соответствует?
