запланировал похожий поход в тридцати минутах от колледжа и даже подготовил ливерные колбаски и крекеры для пикника. Выглядят они не лучшим образом, зато вкусные. Мы тогда были бедными студентами, и ливерная колбаса была для нас деликатесом. Дополнительные очки Максу за старания. В походе мы обсуждали наше будущее и чего мы хотим от жизни.
Макс передал мне слова его родителей. Они хотели, чтобы после колледжа он вернулся и помогал им на ферме, но ему такая перспектива не нравилась. Он не хотел доить коров всю оставшуюся жизнь, но переживал, что расстроит родителей. Я не предлагала ему слушать свое сердце – это было его решение, и только его. Я бы не смогла жить на ферме, я городская девчонка до мозга костей. Это я ему тоже не сказала, только то, что тоже не собираюсь возвращаться домой. Я хотела жить в маленьком городке и заботиться о большой семье.
В конце концов родители простили Макса и решили, что лучше всего будет продать ферму, поскольку Мэйв, его сестра, тоже не хотела ею заниматься. Родители Макса радовались тому, что будут жить рядом со своими детьми, а вот мои переехали во Флориду, поэтому не так расстраивались, что я не вернулась жить домой. Все сложилось очень удачно.
Потом, когда мы возвращались по той же тропе, я споткнулась о камень, полетела головой вперед в терновый куст и подвернула лодыжку. Вся в синяках, крови и пристыженная, я не стала плакать, чтобы не ухудшать ситуацию. Макс четверть мили[36] нес меня на спине и донес до парковки.
Он тогда произвел на меня большое впечатление. Я бы поставила десять баллов из десяти этому свиданию. Наверное, именно тогда я поняла, что выйду за него замуж. Эта мысль освободила еще одно воспоминание: в тот день я и написала в своем дневнике, какой будет наша совместная жизнь.
Я вспоминаю письма от биологической мамы. Утром я выпила две чашки кофе, чтобы не уснуть: я ворочалась всю ночь. Во втором письме говорилось, что у нее рак молочной железы. Даже сейчас к глазам подступают слезы.
Я пытаюсь вспомнить, что делала в октябре две тысячи второго года. Я училась в колледже и уже могла связаться с агентством по усыновлению. Чувство вины, словно нож, вонзается мне в сердце. Может, я бы нашла свою биологическую мать, но теперь уже слишком поздно. В листе, который выпал вместе со вторым письмом, говорилось, что она обратилась к агентству и оставила свои данные. Она хотела, чтобы я знала ее и могла ее найти. По рукам забегали мурашки. Я закрываю глаза, вспоминая данные. Мэри Брайтон.
Я тут же стала искать ее в интернете и наткнулась на то, что надеялась не встретить. Ее некролог. Я могла связаться с агентством до ее смерти. Эта мысль будет преследовать меня до конца жизни.
Я поднимаю голову и смотрю на небо, делаю глубокий вдох.
– О чем задумалась, звездоглазка? – вмешивается в мои мысли Макс. Он наверняка догадывается, о чем я думаю. Я улыбаюсь, пряча за улыбкой боль ради Майи и Макса. Сейчас я хочу быть с ними.
– О том, как сильно я вас люблю.
Макс приобнимает меня, а Майя залезает ко мне на коленки.
Мы делаем семейное селфи.
Спускаясь с холма, Макс крепко держит мою руку, и его рука и впрямь нужна мне для поддержки.
Глава 36
– Надо было связаться с агентством, когда я нашла письмо, – говорю я доктору Джози.
Что за эгоизм с моей стороны? Почему не позвонила сразу? Нашла бы ее, хоть год бы с ней провела. А если бы я ее нашла и она боролась бы с бо́льшей силой? Вдруг она умерла, потому что ей было не из-за чего жить?
Вдруг я могла ее спасти?
Я позволила страху управлять мной. Страху быть отвергнутой. Страху узнать правду. Я защищала свое сердце, но в этом не было нужды. Теперь я это знаю. Нужно было быть смелее.
Доктор Джози встает и наливает мне чашку чая.
– Это чувство вины, – говорит она, протягивая мне чашку.
Я делаю глоток. Это я знаю, но что с ним делать? Без понятия. Поэтому и сижу здесь, напротив доктора Джози, будто у нее есть решение всех моих проблем.
– Так часто бывает. Когда человек умирает, другие задаются вопросом, что они могли сделать иначе. Ты можешь закрыть глаза и поговорить со своей биологической матерью, словно она еще жива? Что бы ты ей сказала?
Я делаю резкий вдох. К такому разговору я не готова. Смотрю на картину с пляжем позади доктора Джози. Хочу оказаться там.
Доктор Джози понимает, что упражнение мне не по душе, и продолжает:
– Всегда легче сказать, что можно было бы сделать иначе, уже после того, как это произошло. Иногда наши вопросы остаются неотвеченными.
Я поделилась переживаниями с Максом и Эйвери. Макс пытался утешить меня, говорил, что ему очень жаль. Эйвери сказала, что нельзя себя истязать, мол, любой человек поступил бы так же. Я ей не поверила. Не все стали бы ждать двадцать лет, прежде чем связаться с агентством.
– Надо было позвонить в агентство, – снова говорю я. – Тогда я получила бы письма, узнала, что она больна, и нашла бы ее.
Сердце колотится в груди, по щекам бегут слезы. Доктор Джози протягивает мне салфетку.
– Молодец, поплачь, выпусти все наружу. – Она выдерживает паузу. – Ты сказала, ты взяла с собой ее последнее письмо. Прочтешь его мне?
Я резко втягиваю воздух. По ощущениям я читала его миллион раз, но легче не стало. Достаю письмо из шопера и аккуратно его разворачиваю, будто оно может порваться под тяжестью моего сердца. Начинаю читать вслух.
Мое солнышко,
Мне тяжело это писать, но это ради твоего здоровья. У меня рак молочной железы четвертой стадии. Я проигрываю этот бой. Скорее всего, ты получишь это письмо уже после моей смерти. Какова бы ни была причина, по которой ты со мной не связалась, я хочу сказать, что все нормально. Я понимаю.
Я останавливаюсь. Это предложение задело меня до глубины души. Она хотела освободить меня от чувства вины. Я заставляю себя продолжить.
Я больше не заводила детей, потому что у меня была ты. Ты сделала меня матерью, и это было величайшее благословение. Мое сердце может выдержать любовь только к тебе одной. Половинка моего сердца ушла к тебе. Никто не может тебя заменить.
Я убираю письмо, чтобы
