СС-6. С. 479 480. Печ. по кн.: Письма к Анне Тесковой, 2008. С. 325–326.
21-39. М.С. Сцепуржинской
До свидания, дорогие! Ничего не забуду и еще раз — спасибо за все.
М.
12-го июня 1939 г.
Впервые — Марина Цветаева и Франция. 2002. С. 106 (публ. Лилии Цибарт). Печ. по тексту первой публикации.
Открытка с изображением отплывающего корабля «Нормандия» («Départ de Normandie»), написана в Гаврском порту.
22-39. Д. Маринову[489]
12-го июня 1939 г.[490]
Последний привет! Будьте здоровы и благополучны. Спасибо! Ждем книги. Провожайте мысленно.
М.
Впервые — Труды Симпозиума в Лозанне. С. 399 (в статье Жоржа Нива, статья па французском). Звезда. 1992. № 10. С. 140 (в его статье «Миф об Орленке» на русском). СС-7. С. 658. Печ. по СС-7.
23-39. А.Э. Берг
12-го июня 1939 г., понедельник
Дорогая Ариадна,
Нынче едем — пишу рано утром — Мур еще спит — и я разбужена самым верным из будильников — сердцем. (А настоящий уложила: чтобы не забыть. NB! Зачем мне будильники?? Так, напр<имер>, у художницы Гончаровой пылесос, на моих глазах, оброс пылью, и она его, как толстого грязного спящего змея — обходила.) — Последнее парижское утро. Прочтите в моем Перекопе (хорошо бы его отпечатать на хорошей бумаге, та — прах! только никому не давать с рук и лучше не показывать) главку — Канун, как те, уходя, в последний раз оглядывают землянку…
«Осколки жития
Солдатского»…[491]
— Так и я. —
Пользуюсь (гнусный глагол!) ранним часом, чтобы побыть с Вами. Оставляю Вам у М<аргариты> Н<иколаевны> Л<ебеде>вой (ее дочь Ируся обещала занести к Вашей маме) — мою икону, два старых Croix Lorraines (Et Jehanne, labonne Lorraine qu’Anglais brûlèrent à Rouen…){203} [492] для Веры и Люли, и георгиевскую ленточку — привяжите к иконе, или заложите в Перекоп. Вам будет еще моя поэма Крысолов, но за ней зайдите к М<аргарите> Н<нколаевне>Л<ебедевой> в первый приезд, п<отому> ч<то> ее еще там нет. Непременно зайдите к М<аргарите> Н<иколаевне>Л<ебедевой> — предупредив.
Всегда знайте адрес Л<ебеде>вых (они могут через год уехать в Америку) и всегда сообщайте им все, что будете обо мне знать — им я писать наверняка не смогу. Если буду Вам писать, буду называть ее (М<аргариту> Н<иколаевну) — Маша.
Едем без про́водов: как Мур говорит — «ni fleurs ni couronnes»{204} [493], — как собаки — как грустно (и грубо) говорю я́. Не позволили, но мои близкие друзья знают — и внутренне провожают.
Знаю, что и Вы незримо будете нынче стоять на пристани[494]. Пока о моем отъезде — никому. Пока сами не заговорят. Обнимаю Вас, за всё благодарю, желаю счастья.
М.
<Приписка на полях:>
Детей обнимаю.
Впервые — Письма к Ариадне Берг. С. 128–129. СС-7. С. 539. Печ. по СС-7.
24-39. В следственную часть НКВД
При отъезде из заграницы в Союз я отправила свой багаж по адресу дочери[495], так как не могла тогда точно знать, где поселюсь по возвращении в Москву.
По прибытии сюда я в течение двух месяцев еще не имела паспорта и поэтому не могла получить багажа, пришедшего в начале августа с<его> г<ода>.
В соответствии с указанием таможни я получила от моей дочери, Ариадны Сергеевны Эфрон, доверенность на принадлежащий мне багаж. Но получить его я тоже еще не могла из-за отсутствия у меня свидетельства с пограничного пункта, которого у меня не имелось, так как я, с сыном 14 лет, ехала специальным пароходом до Ленинграда.
Было возбуждено соответствующее ходатайство о выдаче мне необходимого документа. В это же время, в конце августа, была арестована моя дочь, и багаж оказался, по-видимому, задержанным на таможне.
Я живу загородом, наступает зима, ни у меня ни у сына нет теплой одежды, одеял и обуви, и пока что нет возможности приобрести таковые заново.
Настоящим ходатайствую, в случае если невозможно сейчас получить всего мне принадлежащего багажа, о разрешении на получение мною из него самых необходимых мне и сыну зимних вещей, без которых я не вижу, как мы перезимуем.
О Вашем решении по этому вопросу очень прошу поставить меня в известность[496].
Марина Цветаева
Ст<анция> Болшево Северной ж<елезной> д<ороги>
Поселок Новый Быт
дача 4/33
Марина Ивановна Цветаева
31-го октября 1939 г.
Впервые — Литературная газета. 1992. 2 сент. (публ. М.И. Фейнберг и Ю.П. Клюкина). СС-7. С. 659. Печ. по СС-7.
25-39. А.А. Фадееву
<Не ранее 20 декабря 1939 г.,
Голицыно, Дом отдыха писателей>
Уважаемый товарищ Фадеев,
Пишу Вам из Дома Отдыха Писателей в Голицыне, где Литфонд[497] временно (по 12-ое февраля) устроил нас с сыном, в приснятой комнате, с полным пансионом в Доме Отдыха.
Пишу Вам по следующим двум <зачеркнуто: неотложным> насущным для меня делам.
Первое дело — мой литературный архив[498], вместе с остальным моим багажом лежащий на таможне уже 5 месяцев и очевидно арестованный до окончания следствия над моей дочерью[499], арестованной 27-го августа и до сих пор сидящей в Центральной Тюрьме[500].
В мой литературный архив входят: рукописные тетради неизданных стихов, черновики, оттиски напечатанных заграницей вещей (прозы, поэм, отдельных стихов), мои переводы на французский Пушкина[501], мои переводы на французский русских и немецких революционных песен[502], письма ко мне поэта Райнера Мариа Рильке и предсмертное его, нигде не напечатанное стихотворение <сверху: элегия>[503], письма ко мне Бориса Пастернака с 1922 г<ода> — 1937 г<од>[504], мои дневники и записные книги, вообще — вся моя литературная работа за 17 лет, привести в порядок которую мне стоило целой зимы. Все, кроме печатных оттисков, — невозвратно.
С багажом, а следовательно и архивом, дело обстоит так.
По указанию парижского консульства все было мною сдано в транспортную контору. Адресовала я багаж на имя и адрес дочери — Ариадны Сергеевны Эфрон — Мерзляковский 16, кв<артира> 27[505] — так как не знала ни места, где буду жить, ни фамилии, под которой буду жить[506].
2 месяца по приезде, т. е. до 20 чисел августа я была без бумаг, поэтому добыть багаж, пришедший 22 июля — не могла. Тотчас же по получении паспорта я, с доверенностью моей дочери,
