Мистер Атлас в данный момент рисовал на нем крупного морского змея, покрывая тем самым безинформационное пространство океана, омывавшего цепочку маленьких островков. Карта, как оказалось, была не только на мольберте, — невероятным количеством разновидностей (геологическими, топографическими, картой морских глубин, плотности населения, декоративными зарисовками несуществующих местностей, и многими другими) была увешена вся комната. Проще было сказать, что было в комнате помимо карт: одно кресло, мольберт и маленький столик для кисточек и красок. Аккуратно, Сентябрь закрыла за собой дверь. Дверной косяк зафиксировал ее положение, и следом глубоко внутри деревянного тела двери лязгнула потайная щеколда.
— Мистер Атлас, простите, что я вас отвлекаю, но леди-алхимик сказала, что вам может быть известно, где мне отыскать моих друзей.
— Почему это должно быть известно мне? — не отвлекаясь от работы, Мистер Атлас лизнул кончик пера; аккуратная капля чернил осталась на нем, и старик спрятал черный, блестящий язык за зубами. Молчал он, правда, не больше минуты, — По-моему друзья потому и друзья, что знают где друг друга отыскать.
— Но их… похитили. Львы. Два Маркизиных Льва. Она тогда обмолвилась, что они черпают силы из сна, но я не поняла… А теперь, кажется, понимаю.
— Я тоже кое-что умею. Знаешь где я этому научился? — невозмутимо произнес Мистер Атлас, проглотив порцию горячего бренди из большой кружки, странным образом материализовавшейся в свободной руке; Сентябрь, несомненно видевшая каждое движение, могла поклясться, что со столика старик ничего не брал, кроме пера. — Поверь мне, я не просто так спрашиваю. Туда я возвращаюсь снова и снова, словно корабль, опоясывая землю.
— Нет, Мистер, не знаю.
— В тюрьме, киса несмышленая! Только там можно научиться чему-либо стоящему. Когда вокруг тебя только время и ничего больше. Ни справа ни слева. Ни тем более впереди. Можно Санскрит выучить, можно как магистр научиться играть в Робинзонаду, можно даже выучить все стихи, написанные про ворон, — а их ровно семь тысяч девяносто, (правда, любая даже бесталанная крыса в городе, не задумавшись, даст правильный ответ) — однако, я заметил удивительную вещь. Сколько бы всего интересного не открывало тебе время, в конечном счете увлекаешься лишь одним: хорошим, здоровым сном..
— За что же Вас в тюрьму посадили?
Снова глотнув бренди, Мистер Атлас прикрыл глаза и встряхнул лоснящимися кудрями. Потом он протянул кружку Сентябрь, — и она, махнув рукой на осторожность и предрассудки, тоже порядочно отхлебнула. Вкус напоминал пережженные орехи и немного сахарного сиропа. Потом она закашляла.
— Таков уж удел старых стражей, моя милая. Тех кто служит. Благодаря кому мир продолжает жить. Когда же в нем случаются перемены, нам находится место, где мы не смогли бы повернуть его вспять. — Старик открыл глаза и печально улыбнулся. — Говоря иначе, я преданно служил Королеве Мэллоу. Любил её.
— Вы были солдатом?
— Разве я это говорил? «Преданно служил», — повторил Мистер Атлас, смутившись. Вместо крови в лицо его залили чернила, а волчьи уши быстро запрядали. — Хоть ты и юна еще, но я уверен, ты поняла, о чем я. Может, в давние времена ты бы и правда не ошиблась, назвав меня Сэром.
— Надо же! — восхитилась Сентябрь.
— К лешему всё это! — чертыхнулся старик. — Дела минувших дней. Всё уже ушло, перебродило, выветрилось песнями. Стало историей. Еще одной королевой в Перечне Королев стало больше, и всего.
— А вот Виверте… мой друг Виверн говорил, что люди поговаривают, что она всё еще жива. Что Маркиза прячет ее в подвале или где-нибудь еще. Мест таких у нее, говорят, много…
Мистер Атлас взглянул на девочку, и в его глазах опять мелькнуло выражение скомканного в сердцах пергамента. Он попытался улыбнуться, и попытка эта была не лучшей.
— В тюрьме я встречал одну даму, — продолжил он, останавливая смущенное молчание Сентябрь, — Прыгучая такая была. Она хранила свою память в виде ожерелья, внутри камней, и носила его, никогда не снимая. Таким образом она могла быть уверена, что никогда не забудет того, что повидала. Ее звали Лииф, — ох, какими мохнатыми и длинными были ее прекрасные ушки! — вот она научила меня сохранять фрагменты памяти на пергаменте. Научила рисовать совершенный маршрут… туда, где осталось всё, что я любил и что знал, пока молодость не оставила меня. Все эти карты — мои, такие же точно, как и жемчужины у Лииф. И я сам — карта. Воспоминание. Желание когда-нибудь, не важно как, но вернуться домой. Я рисовал их всё время, — долгое, нескончаемое время, — пока Маркиза не подыскала мне место здесь, в дикой безлюдной глуши Резерваций Зимы, где не происходит вообще ничего. Ей от меня, конечно, не будет проблем. Но мне здесь даже некому путь подсказать, не то что рассчитывать на душевную успокаивающую беседу.
Сентябрь уставилась на блестящие мысочки своих элегантных туфелек. После глотка брэнди она не чувствовала холода.
— Мне, — тихо сказала она, — нужно отыскать дорогу.
— Знаю, несмышленая. И я тебе подскажу. И в Одинокую Темницу ты попадешь не как все, кого ненавидит Маркиза. — Мистер Атлас принялся лизать кончик пера, пока тот густо не почернел, затем достал монокль, вставил его в правый глаз и низко склонился над картой острова. — Смотри, Сентябрь. Королевство Фей — это остров, и море, окружающее его течет только в одном направлении. Так было всегда и так будет впредь. Морское течение невозможно изменить. Самое дно мира, где расположена Темница, находится чуть в стороне от нас, но кратчайшего прямого пути туда нет. Морское течение не позволит тебе этого сделать. Так что твой единственный путь — опоясать Королевство. И задача это не из легких.
— Вы назвали меня по имени.
— Это лишь крупица того, что мне известно.
— Но тогда вам должно быть известно особое место на острове, откуда путь к Темнице будет совпадать с течением и окажется простым и коротким.
— Конечно известно. Но я тебе его не покажу.
— Но почему?
Мистер Атлас снова нахмурился и фыркнул на свой излюбленный манер.
— Все мы чьи-то слуги, — произнес он подавленно.
Сентябрь живо представила своих друзей, томящихся в сырой, ужасной темнице, и сердце пронзила сильная боль. Она сжала кулаки и воскликнула:
— Но это не честно! У меня получилось бы доставить ей эту дурацкую штуку за семь дней, если
